Искушение чародея(сборник)

   Серебристый плавно развернулся над холмом, оранжевый не отставал. На соседнем холме – видел Павлыш – стояли зрители: академик, вся семья Урванцов, Домрачеев; а над холмом парили, раскинув крылья, взрослые ависы. Солнце превратило их перья в самоцветные пластины: изумрудные, бирюзовые, яхонтовые.

   Вдруг серебристый начал по спирали идти вверх, выше и выше. Оранжевый сделал круг над посадочным холмом, затем двинулся вслед за серебристым.

   – Что за?.. – прошептал Павлыш. – Какого дьявола он?..

   Серебристый чуть качнул крыльями, затем набрал скорость.

   – Пленка! – заорал Павлыш. – Там же где-нибудь обязательно должна быть Пленка, курица ты безмозглая!

   На соседнем домодреве из листвы выглянули три взъерошенных головы.

   – Вам плохо? – спросила одна из птиц. Кажется, это была Вторая жена, Слава пока так и не научился их различать.

   Он покачал головой:

   – Мне – нет.

   Серебристый дельтаплан поднимался все выше.

   А что, подумал вдруг Павлыш, это даже может оказаться решением. Жестоким, но… решением. Если Отец разобьется, нам засчитают победу, и отправимся наконец…

   Он с отвращением ударил кулаком по ограде. Но взгляда от двух точек не оторвал.

   Серебристая вдруг развернулась, легла на крыло и ринулась вниз. Миновала оранжевую и пошла по крутой дуге прямо к холму.

   И аккуратно, словно всю жизнь только так и делала, – села. К ней уже бежали люди, летели ависы.

   Лишь одна фигурка стояла на соседнем холме и, как Павлыш, не сводила взгляда с небес.

   Они увидели – он и Домрачеев – как оранжевый дельтаплан развернулся, чтобы уйти вслед за серебряным, но вдруг вместо этого кувыркнулся и стал падать – не по дуге, а отвесно, прямо вниз. Кажется, Миша что-то кричал. И ависы, похоже, услышали его: они вдруг изменили направление полета и метнулись наперерез, к падающей оранжевой точке.

   Все происходило медленно, как будто в дурном сне или в кино с замедленной съемкой. Ависы ухватили дельтаплан сверху – ухватили ногами, конечно, а крыльями отчаянно махали, пытаясь удержаться в воздухе. Падение замедлилось, почти прекратилось, и Павлыш наконец облегченно выдохнул. Он заметил, что держится за перила. Отпустил их, под ладонями что-то хрустнуло.

   Вдалеке закричали.

   Ависы летели и держали в когтях дельтаплан… точнее, его фрагмент. Остальное упало на склон и покатилось, Павлыш увидел рыжее пятнышко, костюм Эмма подобрала под цвет волос, подумал он, как глупо, даже здесь, когда не перед кем…

   Потом он метнулся в комнаты, зашарил, выворачивая ящики, в поисках нужных медикаментов, потом сообразил, что все сложено в саквояж, старый, допотопный, и откуда он только взялся в Отеле… Павлыш выскочил, держа саквояж под мышкой, потом вернулся, сдернул со стола телефон, запихал в саквояж и стал спускаться, напоминая себе, что нельзя спешить, навернешься со ступеней – никому от этого лучше не станет, в конце концов, у них там в дельтапланах аптечки с первой помощью, ты же сам проверял, а Борис наверняка умеет… да и Окунь, конечно…

   Он помчался к холмам, размахивая саквояжем, – добрый доктор Слава Айболит – и шептал только одно: «Успеть, успеть, я должен успеть!»

   Когда он прибежал, ее уже освободили от упряжи. Судя по всему, успели вколоть обезболивающее – и теперь накладывали шину.

   – Так, медленно и в деталях – что сделано?

   Борис и Миша в два голоса рассказали. Домрачеев зачем-то добавил растерянным голосом:

   – Все, как ты говорил на уроках.

   – Молодцы. Готовьте носилки, только обязательно с ровной прямой поверхностью, и…

   – Понесем ее в Отель?

   Слава прикинул расстояние.

   – Слишком далеко. Проще в домодрево. Но подожди, вот я болван!..

   Он поднял отброшенный в сторону телефон, поставил на землю, зачем-то положил трубку на рычаги, а потом взял и приложил к уху.

   Тишина по ту сторону. Все такая же глухая, безжизненная тишина.

   – Слушайте, – сказал Павлыш, – вы, там… я же знаю, что вы слушаете и следите. У нас тут ЧП… серьезная травма. Требуется вмешательство. Немедленное, вы понимаете?!

   Тишина.

   Потом что-то оглушительно клацнуло и железный голос произнес:

   – Уточните. Вы заявляете о финише, фиаско, обрыве сражения?

   Кто-то ухватил Славу за щиколотку и сжал так, что он даже вскрикнул.

   Эмма держала крепко, смотрела ясным, презрительным взглядом.

   – Не сметь! Я запрещаю, слышите, Павлыш! Вы – тогда, на «Антее»… вы же не повернули! Не смейте, приказываю продолжать! Федор Мелентьевич, Борис, проследите, чтобы!.. Проследите!

   – Уточните, – повторили в трубке. – Вы заявляете о финише, фиаско, обрыве сра…

   – Нет, – тихо и невнятно сказал Слава. – Не заявляем.

   Он положил трубку и опустил телефон на траву.

   – Вот так, – произнесла Эмма. – И готовьтесь к операции, Павлыш. Я знаю, вы справитесь. Обезболивающего хватит?

   Слава не стал отвечать – не видел смысла. Она все равно уже потеряла сознание.

   – Простите. – Это был Отец. Он подошел, за ним тянулись перекушенные стропы. Видимо, никто не догадался освободить ависа из упряжи, все были заняты Эммой. – Простите. Я-древность слишком увлекся. Я-память забыл про инструкции, советы, наставления вашей Матери. Она была… она была достойным представителем вашего рода. Великим.