Она замолчала.
В воцарившейся тишине было слышно, как сдерживают дыхание ависы. Горла у них раздулись, хохолки распушились, и взгляд сделался стеклянным, как у чучел в старинных зоомузеях.
Мысль эта показалась Павлышу необычайно важной, но почему – он так и не успел сообразить.
Вдруг, разом, ависы издали дикий вопль. Распахнув крылья и ритмично припадая к земле, они двинулись на Эмму. Домрачеев переглянулся с Борисом и Славой, прихватил гаечный ключ и шагнул, чтобы встать между девушкой и птицами.
Он не успел. Никто из них не успел.
Ависы уже обступили Эмму плотным кольцом – и, заорав, выпрямились. Они запрокинули головы, обнажили горло, и смотрели, кося желтыми глазами; смотрели на Эмму, не отводили взгляда.
Это продолжалось с минуту, и Павлыш, к счастью, перехватил Домрачеева прежде, чем тот вмешался. А Борис поглядел на академика, с невозмутимым видом строчившего что-то в блокноте, на Светлану, которая заслонила собой детей, – и просто кивнул.
– Сей соревнодар… – Отец запнулся, видимо, ему было неудобно говорить с вывернутой шеей. – Превозмог чаянья… превозмог… он… мы… повержены ниц и благодарим. Благодарим!
– Благодарим! – выкрикнули по-птичьи ависы, а переводчики дружно проскрежетали то же на русском. – Благодарим!
Воцарилась тишина. Слышно было, как где-то вдалеке тенькает одинокая птица – вполне себе неразумная и счастливая.
– Неужели весь этот бедлам прекратится, – пробормотал Миша. – Неужели мы наконец вернемся домой?
Отец услышал его и зачирикал переливисто, протяжно. Павлыш уже знал, что такие трели у ависов означают смех.
– Вы предвосхитили наш следующий дар, – сказал Отец. – Мы готовили его для вас с самого начала, все эти дни, но вы – предвосхитили. Ритуал завершен, однако мы – в качестве признания и благодарности – все-таки вручим его вам.
– Это… очень приятно, – медленно произнесла Эмма. Ависы по-прежнему стояли вокруг нее, вывернув шеи. – И мы с благодарностью его примем, что бы это ни было.
– Дом, – заявил Отец – и остальные птицы согласно подхватили: – Дом! Дом! Дом!
– Вон там. – Он указал крылом на исполинские деревья. – Мы вырастили для вас домодрево и смиренно просим поселиться в нем.
– О, – сказала Эмма. – Но у нас уже есть…
Потом она осеклась, видимо, заметив что-то такое во взгляде Отца, и кивнула:
– Да, конечно, для нас это великая честь.
– Ну, по крайней мере, это ненадолго, – шепнул Павлышу Домрачеев. – Думаю, максимум до вечера – а потом в криованны и на родную матушку Землю!
Павлыш скептически промолчал.
Часть третья
Толковище
Катерина. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы, и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то…
А. Н. Островский. Гроза
//-- 6 --//
На лекцию в этот раз Павлыш не пошел: у него вот-вот должны были родить хлебемоты. Пышка последние пару дней лежала на боку и совершенно по-человечьи вздыхала, а Крендель стал смирным, отказался наконец от своих*censored*ганских привычек и даже не пытался залезть к Павлышу в гамак.
За полчаса до полудня Пышка вдруг хохотнула, зажмурившись и прижав к голове длинные уши с пушистыми кисточками. Потом в выложенную сухим мхом воронку, рядом с которой устроилась Пышка, посыпались «хлебцы». Только на сей раз это не были неоплодотворенные яйца, они оказались крупнее и темнее, и буквально через минуты три, как только Крендель потерся о каждое шершавым лбом, из них стали выбираться хлебемотики – совсем крошечные, не крупнее сверчка.
– Пятнадцать, – сказал Пышке Павлыш. – Да ты у нас, старушка, мать-героиня.
Пышка кашлянула со значением, потом закрыла глаза и захрапела.
Над храпом Павлыш бился последние несколько дней, но без соответствующих приборов – да что там, без хорошей лаборатории! – разобраться в том, какой ген за него отвечает, не мог. Это ависы как-то ухитрялись запросто перестроить своих кормовых животных так, чтобы те не просто производили «хлебцы» с другим вкусом, но и издавали звуки, похожие на человеческие. Павлышу оставалось только яростно, по-черному завидовать… ну и жалеть о том, что в домодреве нет ни одной двери.
Настоящий космолетчик, говорил он себе, должен спать в любых условиях, даже когда наглая тварь Крендель забирается к тебе в гамак.
Наглая тварь в такие моменты просыпалась, глядела на Павлыша невинным взглядом и хмыкала басом.
– Теперь, Крендель, ты отец и должен подавать пример подрастающему поколению, – сказал Павлыш. – Так что про гамак забудь, раз и навсегда.
Он привычно пригнулся, выбираясь наружу, встал на ветке и как следует потянулся – чтоб аж хрустнуло в позвоночнике. Павлыш поглядел вниз, туда, где на поляне между домодревами с некоторых пор собирались нечаянные поселенцы, – но сейчас там было пусто.
– Странно. Неужели Урванцы подбили всех на…
И тут он вспомнил и чертыхнулся. Потом подбежал к стволу и по ребрам, спиралью охватывавшим все домодрево, стал карабкаться вверх.