Искушение Данте

Как он и предполагал, ученые мужи, о которых шла речь, были мастерами своего дела и имели выданные виднейшими университетами разрешения преподавать свои науки, где им заблагорассудится.

Самым опытным из них был Бруно Амманнати. Он долго жил в Палестине, где по примеру святого Франциска, основавшего его монашеский орден, занимался обращением язычников в христианство. Самым молодым же был архитектор Якопо Торрити.

Все ученые мужи прибыли во Флоренцию каждый сам по себе в течение последнего года. Так же по отдельности каждый из них получил разрешение Магистрата и приступил к преподаванию, собрав группу студентов.

Ученые поддерживали связи с учебными заведениями при Санта Кроче и Санта Мария Новелла, но никак от них не зависели. Даже Теофило Спровьери, в основном работавший у себя в аптеке, иногда давал уроки фармацевтического искусства в монастыре Святой Марии Магдалины.

О капитане Веньеро Марине знали, что он встречался с остальными учеными, но сам он во Флоренции, кажется, ничем особенным не занимался. Источники его доходов также были не известны. Полагали, что он берет деньги в долг у ростовщиков.

Рядом с именами ученых были указаны названия улиц, на которых они жили.

— Вы уверены в том, что все они прибыли из Рима? — спросил удивленный этим обстоятельством Данте у стоявшего перед ним секретаря.

— Так точно!

— Вот так путешественники!.. А танцовщица? О ней что, вообще ничего не известно?

— Но она же не имеет отношения к Studium! Я не знал, что она вас интересует!

Данте показалось, что секретарь произнес эти слова с какой-то особой интонацией.

— Магистрат интересует все! — рявкнул поэт. — Высшей власти Флоренции должны быть известны все сомнительные личности!

Секретарь поежился и втянул голову в плечи.

— Об этой женщине известно очень мало. Говорят, она прибыла в Италию из заморских стран. Шестьдесят дней назад ее появление зафиксировала стража у ворот Порта аль Прато. Эта женщина заявила, что сама зарабатывает себе на жизнь. При этом она вроде бы не такая, как выглядит на первый взгляд…

— В каком смысле?

— Она вроде бы не занимается проституцией.

— А где она проживает?

— Наверное, в таверне. На ее перемещения не наложено никаких ограничений, хотя стража того квартала и следит за ней. Ведь вряд ли ее ремесло назовешь благочестивым… — извиняющимся тоном пробормотал секретарь и с видимым облегчением удалился, когда Данте жестом приказал ему уйти.

Поэт сложил бумаги в шкафчик, решив заняться ими позже, и направился в зал для собраний Магистрата. Шагая под колоннадой, он полной грудью вдыхал утренний воздух, напоенный запахами горящих в очаге дров и свежеиспеченного хлеба. Данте старался изгнать из головы воспоминания о вчерашнем вечере и сосредоточиться на том, что ему предстояло сказать на Совете.

Говорить придется очень убедительно, а то вся его политическая карьера полетит в тартарары.

Данте намеревался начать свою речь с восхваления божественной свободы, процитировать «Этику» Аристотеля, а потом его же «Политику»… И все же ему было очень трудно думать о своем выступлении, когда у него перед глазами стояли тело Антилии и посмертная маска Амброджо…

Внезапно Данте за что-то зацепился и чуть не упал. У его ног распростерся человек, вцепившийся ему в одежду. Голова этого человека была замотана грязными тряпками, словно он старался спрятать страшные язвы.

— Монету! Одну лишь монету, и расскажу вам о вашем будущем! — гнусаво взвыл незнакомец.

— Что? Опять?! — Данте выругался и пнул навязчивого предсказателя, которого узнал по гнусавому голосу. Это был один из нищих, весь день толпившихся у дверей Сан Пьеро Скераджо — местной приходской церкви. Этот попрошайка к тому же был и вором, которому уже отрубили палец за кражу.

— Пошел прочь, или я прикажу бросить тебя в темницу!

— Монету! Вы пожалели монету, мессир, а так узнали бы свою судьбу! — вызывающе сказал попрошайка и поплелся прочь.

Хорошо бы на самом деле узнать будущее за пару монет!.. И чего только всем неймется предсказать будущее приору Флоренции?!

Пожав плечами, Данте пошел дальше.

Совет собирался в старинной трапезной монастыря. Войдя, Данте увидел, что остальные пять членов Совета уже сидят за длинным столом, разглядывают какой-то документ и оживленно переговариваются.

Заметив появление Данте, глава гильдии суконщиков громко откашлялся. У поэта сложилось впечатление, что он сделал это, чтобы предупредить остальных.

Потом глава суконщиков изрек:

— Перед нами булла с просьбами папы Бонифация. Мы получили ее от доверенного лица самого папского нунция… «О благороднейшая и возлюбленнейшая Флоренция, свет наших очей, жемчужина наших земель!»

Данте с раздражением следил за тем, с каким благоговением остальные передают друг другу пергамент, которого касался сам папа римский. До этого момента поэт собирался держать себя в руках и влиять на слушателей лишь силой убеждения, но трусость приоров, заранее готовых согласиться с любыми папскими требованиями, вывела его из себя.

Когда булла оказалась у его соседа, Данте вырвал ее у него из рук и швырнул ее на стол.