Я не мог отказаться от нее, но и не мог загубить ее будущее своей похотью.
Я оправдывал себя тем, что доставляю ей удовольствие, делаю счастливой, показываю, что может мужчина подарить женщине. Но я врал. Я делал то, чего хотел сам! Эгоистично, безрассудно и неправильно!
Я развращал ее и привязывал к себе. Доминировал и заставлял подчиняться. Вырабатывал в ней условные рефлексы, которые должны были срабатывать только на мне одном. Ни на каком ублюдке больше, только на мне!
Мне нужно остановиться.
Нужно ее отпустить.
Но я не мог!
В последний день перед каникулами, когда все разъедутся, а академия опустеет, я планировал поехать к родителям, но передумал.
На прошлой неделе я отправил родителям Снежиной отчет. Екатерина проведет Новый год со своей семьей. Сегодня она уезжала.
На три недели.
Это убивало меня.
Вместо того чтобы радоваться краткосрочному отпуску от студентов, я страдал от ее отъезда.
Я никогда не привязывался к людям. Мне было наплевать на всех.
А теперь я страдал, потому что хотел быть с той единственной, которую я не мог иметь. С той, которая постоянно нарывалась, возбуждала меня и дразнила, как никто другой.
Я зажмурился, проклиная себя за то, во что так неосмотрительно вляпался.
— Мне надо поговорить с вами до отъезда.
Передо мной стоял Тимур.
— Что случилось? — пришлось повернуться.
— Решил, что вы должны быть в курсе, за кого выйдет замуж Снежина, — нахально проговорил он. — Когда я закончу учебу, родители отдадут ее
— Со Снежиной? — дыхание прервалось, словно меня ударили в живот.
— Я думал, вам сказали. Родители больше не делают из этого секрета. Так вот я здесь, чтобы попросить вас кое о чем. Вы слишком много над ней измываетесь, наказываете. Я не хочу, чтобы вы сломали мою будущую жену. Дайте ей немного свободного времени. Я видел ее с танцев только один раз! Как, черт возьми, мне с ней сблизиться?
— Никак. В моей академии любые свидания под запретом!
— Конечно, мы после свадьбы! Но сейчас я хотел бы понравится ей… И присмотреться.
— Вы здесь ради учебы. Вот и займитесь ей, а не невестой. А теперь, поезжайте. Хорошей вам дороги.
Тимур покраснел от злости, сжал кулаки, но продолжать бессмысленный разговор не решился.
В конце коридора за ним хлопнула тяжелая дверь. А меня трясло, сердце колотилось в груди. Я с трудом успокоился, побоксировав и чуть не проткнув кулаками стену.
Затем я стоял в тишине, наедине со своими бурными мыслями.
Ситуация оказалась чертовски деликатной. Если бы я захотел вмешаться в их дела, мое тело никогда бы не нашли.
Как будто это меня остановит!
Что бы ни случилось между мной и Катей, я бы не буду стоять в стороне и смотреть, как ее передадут этому членистоногому индюку.
В открытой галерее опять раздались чьи-то шаги. На этот раз мягкие, крадущиеся.
Неужели они не могут уехать по-тихому?
Я стиснул челюсть, пытаясь сдержаться и не нагрубить следующему гостю.
— Здравствуйте, Игорь Александрович, — прозвенел ее нежный голос.
Горячий ком у меня в горле помешал ответить.
— Я видела Тимура. Теперь вы знаете, почему мои родители запихнули меня сюда? Я здесь, чтобы сблизиться со своим будущим мужем, — горько доложила она.
— Ты ждешь моего благословения?
— Мама сказала, что контракт подписан. Это выгодный брак.
Ярость охватила меня, залила глаза кровью.
Я убью его. За покойника замуж не выходят.
Я оглядел тихий коридор и открыл дверь в ближайшую аудиторию. Пустую.
— Ты хочешь за него замуж?
— Нет. Я хочу, — она прижалась ко мне, — тебя.
— Я могу изменить условия контракта, — я поцеловал ее напряженный лоб. — Хочешь?
— Хочу, но от нашего желания ничего не зависит. Ты не сможешь.
— Ты недооцениваешь меня, — я ухмыльнулся, представляя как взорву столичную элиту бизнеса своим возвращением.
— Проще будет уступить, — прошептала она. — Я уеду и соглашусь на все, чтобы они оставили меня в покое.
Ее голос дрожал.
Я хотел ее. Я хотел ее тело. Я хотел ее душу. И к черту последствия.
— Мне так обидно. Так больно. Они никогда не считались с моим мнением. Можно я коснусь тебя? На прощание. Пожалуйста?
Все внутри меня оборвалось, взорвав мир ослепляющей яростью.
ГЛАВА 14
ЕКАТЕРИНА
— Ой!
Шереметьев прижал меня к стене, чтобы я испугалась его гнева.
— Никто никогда не прикоснется к тебе. Ни он, ни кто другой, — в его глазах пылало безумие. — Ты поняла, о ком я?
— О Тимуре?
— Ты давно знаешь о нем? — продолжал он испепелять меня взглядом.
— Давно. С новогоднего праздника.
— И ничего мне не сказала? Ты не доверяешь мне?
— Я… Я думала, мои родители сказали тебе. Ты же сам звонил им накануне.
Черт возьми, Шереметьев был зол. Я никогда не видела его таким злым и расстроенным. Одна его рука прижимала мое плечо к стене, а другая — вцепилась в волосы, запрокидывая мою голову.
— Они сказали мне другое. И кто-то из вас мне врет.
— Но я… Что они сказали?
Теперь разозлилась я! Родители поговорили со всеми, кроме меня! С Тимуром, с Игорем, даже что-то с ними подписали. Все про меня знают больше, чем я сама.