— Так кем же, по их словам, он должен стать? — спросил он.
— На этом их полезность заканчивается, — фыркнул Табараст. — Когда кто-то спрашивает, они падают на колени и стонут о том, что «недостойны знать» и «цели божественного находятся за пределами понимания всех смертных». И это говорит просто о том, что они еще
Белдрун сделал большой глоток из своего кубка, проглотил и спросил:
— Какие знаки?
Табараст произнес нараспев тем же звучным сценическим голосом, каким декламировал строки из Бродерика:
— В сей Год Смеха Пылающая Рука Колдовства поднимается над звездным ночным плащом, впервые за столетия! Девять черных трессимов приземлились на спящую южную принцессу Шарандру и родили по четыре котенка каждый у нее на груди! (Не спрашивайте меня, как она проспала
— Колодец пересох?
Табараст окинул Белдруна взглядом.
— Да, — мягко сказал он. — Колодец
Настала очередь Белдруна фыркнуть.
— Современные волшебники не думают, —возразил он, — иначе они озаботились бы не давать повода повесить на себя такой ярлык. Но что касается того, что говорят... о нем — меньше, чем ничего. Что наши коллеги услышали от священников, можно свести к большому тайному волнению и гордости за возможность быть названным Избранным Мистры — и тем самым получить всевозможные особые способности и сокровенные знания. Похоже, они рассматривают его как самый эксклюзивный клуб на сегодняшний день, из которого кто-то наверняка пришлет им приглашение со дня на день. Если Мистра выбирает смертных магов в качестве Её личных слуг, наделяя их заклинаниями, достаточно могущественными, чтобы сокрушать горы и читать мысли, каждый маг хочет попасть в эту наиэксклюзивнейшую касту, при этом не демонстрируя ни малейшего интереса к такому статусу.
Табараст поднял бровь.
— Понимаю. Откуда знать, что я уже не Избранный и читаю ваши мысли прямо сейчас?
Белдрун криво улыбнулся своему другу.
— Если бы вы читали мои мысли, Бераст, — сказал он, — Вы бы уже набросились на меня и покраснели в придачу!
Табараст приподнял и другую бровь.
— О? Стоит ли мне расспрашивать подробнее? — спросил он. — Я подозреваю, что нет, но хотел бы быть готовым, если ваш зарождающийся гнев подстегнет вас выразить его физическим воздействием, которому я должен буду противостоять… Вы же
— Нет, ни на секунду, — весело ответил Белдрун. — Но все может измениться, если вы продолжите так тщательно охранять этот кувшин с халавскими орехами. Передайте-ка его мне.
Табараст так и сделал, одарив своего коллегу кислым взглядом, и сказал:
— Я высоко ценю эти орехи. Можно даже сказать, что они мне дороги. Будьте умеренны в своем грабеже.
Молодой волшебник криво улыбнулся.
— Я осмелюсь сказать, что все маги совершают свои грабежи, рассматривая— если вообще задумываются — то, что они собираются захватить или уничтожить, как драгоценное. Не так ли?
Табараст выглядел задумчивым.
— Да, — пробормотал он. — Да, все так.
Он приподнял бровь.
— Интересно, многие ли из нас так восхищаются собственной силой, что пытаются захватить или уничтожить все, что посчитают драгоценным? Белдрун зачерпнул пригоршню орехов.
— Большинство из нас сочло бы Избранного драгоценным, не так ли? —спросил он.
Табараст кивнул.
— У Скитальца скоро будет интересная жизнь, — мягко предсказал он, но на его лице не было и следа улыбки. — Налейте мне чего-нибудь.
Белдрун так и сделал.