Искушение любовью

Никакой надежды на рай не осталось… кроме его запаха, его рук. Спасение заключалось только в его губах, осторожно коснувшихся ее шеи. В его чуть-чуть грубоватых, очень мужских ладонях, гладивших ее плечи.

Когда ее пальцы нашли его подбородок, он вовсе не почувствовал себя осужденным на вечные муки грешником. Она приподняла его голову и заглянула ему в глаза. Их губы встретились; она обняла его за плечи, как будто не хотела отпускать; он держал ее нежно и бережно, будто хрупкую драгоценную вещь, которую легко сломать.

И это было прекрасно. Он совсем не удерживал ее. Каждой своей новой лаской он словно спрашивал разрешения; на каждое прикосновение его губ она могла ответить «да» или «нет», по собственному желанию, он не настаивал, а предлагал.

И ответ был только один. Да. Ее язык отвечал «да», «да», — говорило ее жаркое сбивчивое дыхание, «да!» — кричали ее руки, впивавшиеся в его плечи.

Его ладони спустились ниже, гладя ее стан, и Джессика почувствовала, что ее тело пылает, словно в огне. Его губы скользнули по ее подбородку и приникли к шее. Он обхватил ее грудь и нежно сжал ее. Его движения не были ни неуверенными, ни искушенными; он как будто бы медленно — мучительно, невыносимо медленно — изучал бесценное украшение и боялся, что нечаянно его сломает.

— Джессика, — прошептал он, уткнувшись ей в шею.

Он нашел бусинку ее соска, и Джессика прерывисто вздохнула, когда он обвел ее большим пальцем. Удовольствие пьянило и обжигало, словно бренди, и уносило все неприятные мысли, все, что она хотела бы забыть.

Ее руки погладили шерстяную ткань его жилета. Торопливо нащупывая пуговицу за пуговицей, она расстегнула их все и добралась до накрахмаленной льняной рубашки, согретой теплом его тела. Она вытянула край из брюк и прильнула ладонями к гладкой горячей коже.

Она провела рукой по его животу и груди, и он застонал. Она погладила его еще, чувствуя, как от ее прикосновений напрягаются и твердеют его мускулы. Другой мужчина давно бы опрокинул ее на спину…

Он снова поцеловал ее шею.

— Сегодня днем я дал себе обещание никогда не видеться и не разговаривать с вами, — прошептал он.

— Почему же вы изменили свое решение?

Он пожал плечами:

— Вы ждали меня у дверей. И моей первой связной мыслью при виде вас было — значит, плевать на все обещания. Достаточно было одного вашего появления, как вся моя решимость разлетелась в пух и прах. Может быть, вы мне совершенно не подходите, но я никак не могу с вами расстаться.

— Я чувствую то же самое. Для меня вы самый неподходящий на свете мужчина. Хуже просто быть не может.

— Значит, я такой плохой?

— Вы слишком хороший. — Ее горло судорожно дернулось. — Сэр Марк, деревенские сплетники были ко мне достаточно добры. Я… была близка с мужчиной, который не являлся моим супругом. — Она запнулась, но заставила себя договорить: — Больше чем с одним мужчиной.

— В самом деле? — Он даже не сделал попытки отодвинуться.

— Мои моральные устои далеко не так тверды, как должны бы быть. Конечно, вы уже заметили это сами.

— Если бы у вас в самом деле не было никаких моральных устоев, вы солгали бы мне не задумываясь, без всяких угрызений совести. Как вы считаете, должен ли я знать о вас что-то действительно важное? Что-то по-настоящему ужасное, возможно?

— О, сэр Марк. Я даже не знаю, с чего начать рассказ о том, какая я ужасная. Я совершила уже так много ошибок, что просто теряюсь. — Она пожала плечами. — И дело не только в моей… недостаточной целомудренности.

— Видимо, предполагается, что это должно меня озаботить.

— А вас это не заботит?

Отблески пламени освещали его лицо, и Джессика заметила, что оно странно искажено.

— О нет, — пробормотал он. — Я думаю только о том, что… — Он склонился к ней, и она не могла не податься в его сторону, не откликнуться на призыв — тело словно делало это само. Ее корсаж терся о его грудь, ее пальцы ласкали его плечи, и воздух, который она вдыхала, вдруг превратился в огонь.

— Вы думаете только о том, что… — выдохнула она.

— О том, что вы захотите хранить верность мне, — прошептал он.

Он потянул ее платье вниз, обнажив плечо, и Джессика почувствовала, что ее тело пронзило острое, сродни боли, удовольствие — такое острое, что она даже вскрикнула. Он всего лишь погладил ее ключицу, ничего больше, невинное прикосновение, от которого вряд ли можно потерять голову. Но это были его пальцы, его ласки, и от этого все ощущения становились мощнее в сотни раз. Он не сводил с нее глаз, и она не знала, куда деться от этого жгучего взгляда.

— Если бы это был кто-то другой, я бы решила, что вы пытаетесь подчинить меня себе.

— Если бы это был кто-то другой, вы бы не позволили ему это сделать, — возразил он. — Но я — это я. И я не хочу никакого подчинения. Я просто обещаю вам, что так будет.

Обещания… в такие моменты, как этот, мужчины могли пообещать Джессике что угодно, и она давно научилась забывать о случайно вырвавшихся словах. Но обещание Марка касалось совсем другого. Он легонько поцеловал ее в губы — нежно, совсем не требовательно. Этот человек никак не вписывался в ее картину мира.