Он воображал, что поднимется невероятный шум, газеты накинутся на него с той же страстью, с какой еще вчера восхваляли, а через несколько месяцев все уляжется и люди забудут о нем, переключив свое внимание на более достойный объект.
Но чем больше он настаивал на том, что не является праведником, тем большее низкопоклонство возбуждал. Его почитатели считали, что он просто проявляет неоправданную скромность — никто никогда не верил в то, что он говорит правду. Это было невероятно. Он мог бы объявить, что заключил выгодную сделку с Люцифером, и они окружили бы его после выступления и принялись наперебой восхвалять его деловую хватку. Все бы поздравляли его и похлопывали по плечу, а когда он сказал бы, что интересуется их душами, все дружно впали бы в экстаз: как же, ведь их заметил сам великий сэр Марк!
Он снова посмотрел на Джессику. Сейчас он просто не мог поступить неправильно. Если он не выступит открыто на ее стороне, они так и будут молча осуждать ее. И он, и она не могли не привлекать к себе внимания — в глазах толпы он заслуживал уважения и почета, а она безусловного порицания. Но Марк не мог не помнить о том, что именно
Между ними словно лежала глубокая пропасть, через которую невозможно было перекинуть мост. Думая об этом, Марк вдруг заметил взгляд Льюиса, сидевшего рядом с ней. На Джессике было вечернее платье, полностью соответствовавшее обстоятельствам, приличное, но… соблазнительные округлости выглядывали из отделанного кружевом выреза, и священник устроился так, чтобы можно было, не привлекая к себе внимания, заглядывать ей в декольте. Вся тщательно спланированная, скучная речь Марка тут же испарилась у него из головы.
— Добрый вечер, — начал он. Слушатели подались вперед, ловя каждое его слово. — Как правило, я всегда пытаюсь донести до своей аудитории, что я обычный человек, такой же, как все, к мнению которого стоит прислушиваться не более чем к любому другому. Обычно я признаюсь в том, что вношу свой собственный вклад во всеобщее лицемерие. В этом у меня нет никаких сомнений. Я лицемер. Но сегодня я бы не хотел заострять внимание на своем ханжестве и двоедушии, потому что под этой крышей присутствуют лицемеры и похуже.
Он оглядел юношей с голубыми повязками, на лицах у которых застыло смешанное выражение гордости и благоговейного страха.
— К примеру, члены ОМД — самые отъявленные лгуны, которых мне только приходилось встречать в своей жизни.
Повисла долгая потрясенная пауза. Как будто все эти люди внезапно забыли, как нужно дышать.
Марк бросил суровый взгляд на Толливера:
— Вы утверждаете, что выучили мою книгу наизусть. Но насколько я могу судить, вы не потрудились вникнуть ни в единое слово. Я делаю такой вывод из того, что никто из ОМД не понял самого главного, что я хотел сказать. Что ж. Позвольте мне начать с раскрытия ваших секретов.
Он воспроизвел жест, который Толливер показал ему на пикнике несколькими днями раньше.
— «Практическое пособие» не упоминает об этом жесте. Нигде. Вообще. И тем не менее мне сообщили, что это сигнал. Он означает предупреждение — так мужчины дают друг другу понять, что перед ними опасная женщина.
Толливер сморщил нос и хмуро посмотрел на Марка.
— Что же подразумевается под этими тайными сигналами и невысказанными обвинениями? Что мужчина, который вел себя нецеломудренно, нуждается в спасении и что он может искупить свою вину и очиститься, если всего лишь вернется на путь истинный. И тем не менее женщина, которая совершила ошибку, запятнала себя навсегда, она порочна и грязна, и должна быть навеки изгнана из общества.
Несколько леди принялись яростно обмахиваться веерами.
— Я не виню вас, — продолжил Марк. — Откуда вам было научиться добродетели? Конечно, не от пастыря, который способен грубо обращаться с женщиной и грубить ей, когда он думает, что никто его не видит.
Он заметил, что Джессика подняла голову и посмотрела прямо на него. Она слегка улыбнулась, но ее глаза все равно остались грустными. Льюис вздрогнул, оторвал взгляд от ее декольте и вздернул подбородок.
— Итак, мне придется объяснить все самому, поскольку вы так и не усвоили основную идею. Нет такого понятия, как опасная женщина. Если рядом с ней вы чувствуете себя так, будто готовы потерять голову и забыть о том, что есть хорошо и что есть плохо, то опасны прежде всего вы сами — и для себя, и для той женщины, о которой идет речь. Я не могу поверить, что люди, признающиеся мне в восхищении, вообще читали мою книгу — как это может быть, если никло не понял мою главную мысль?
Марк почувствовал, как его понемногу охватывает гнев. Но сейчас он не считал нужным сдерживать свой темперамент.