На столе в стиле ампир (этот стол она попросила подарить ей на восемнадцатилетие) в беспорядке валялись бесчисленные листы, исписанные нервным почерком, и книги по праву. Право, а не
Мари села за стол, попыталась сосредоточиться на гражданском праве. Ей не удавалось попасть в зал суда, чтобы послушать речи Шарля: громкие процессы, в которых он участвовал, как правило, проходили при закрытых дверях, к тому же она была несовершеннолетней. Ей оставалось лишь представлять, как дядя произносит блестящие речи, обрывки которых с удовольствием смаковали газетчики. Если верить авторам этих хвалебных статей, Шарль Морван был адвокатом, особенно деятельно поднимающим еврейский вопрос. Чаще всего он участвовал в судебных процессах против военных преступников и кроме наказания виновных добивался еще и возмещения убытков жертвам, обобранным из-за чрезмерной лояльности тогдашнего правительства. Программа насыщенная – она предполагала занять не менее тридцати лет его жизни.
Прежде чем приступить к обучению, Мари раздобыла нужные сведения о том, что с 1900 года женщины могли вступать в коллегию адвокатов, а в 1908 году адвокат по имени Мария Верон впервые выступила в суде присяжных. Дорога была проторена, и ничто не могло бы помешать Мари избрать эту карьеру. Мадлен была против, но внучку изо всех сил защищала Клара: в ней явно присутствовал дух независимости, и она поддерживала все феминистские баталии. Что до Шарля, тот лишь одобрил, не давая никаких комментариев. Известие о том, что племянница хочет пойти по его стопам, не раздражало и не льстило, он оставался верен себе, то есть был равнодушен.
Репутация Шарля, чью фамилию носила Мари, вызывала уважение преподавателей и нелюбовь студентов. С последними она не считалась, сосредоточившись на получении самых высоких оценок в выпуске, не забывая при этом и об отдыхе. Внешне благоразумная девушка, она любила поразвлечься. Строптивая и жизнелюбивая, она узнавала у своих друзей то, что хотела и о чем не могла спросить у братьев или кузенов: эти младшие были в ее глазах мальчишками.
– Ты все работаешь, дорогая? – входя, воскликнула Клара.
Бабушка никогда ни в какую дверь не стучала, и Мари подавила раздраженный жест.
– Я помешала? Пора бы тебе сделать перерыв и составить мне компанию: у меня сумасшедшее желание потратить деньги.
Таким образом, Клара объявляла, что хочет пройтись с внучкой по бутикам; это развлечение она позволяла себе раз в месяц ради удовольствия побаловать Мари и одеть ее по последней моде. Казалось, это было компенсацией за годы, когда в Валлонге на старой швейной машинке она по пять раз перешивала одно и то же платье.
– Ты принимала эту воображалу Сильви? – бросила Мари вместо ответа.
– Я знаю, ты ее не любишь, но ведь ты не одна в доме!
Мари закатила глаза, а Клара рассмеялась.
– Ты в самом деле хочешь снова его женить, бабушка? Хочешь, чтобы эта женщина отняла его у тебя?
Этот вопрос мог бы показаться жестоким, но Клару трудно было чем-то задеть, и она ответила:
– Я желаю ему счастья. Он был так…
Она не стала заканчивать фразу. Шарль был более чем несчастен или неприкаян. Кроме того, он до сих пор не пришел в себя и, наверное, никогда не придет, а малышка Сильви могла доставить ему несколько часов удовольствия, поэтому Клара всегда будет принимать ее с распростертыми объятиями.
– Идем же со мной, мой ангел!
Слово «ангел» подходило Мари еще меньше, чем ее девственное имя, и девушка улыбнулась этому.
– Тебе невозможно сказать «нет», бабушка, ты это прекрасно знаешь.
Она поднялась, и взгляд Клары скользнул по ее худой высокой фигуре. Полная противоположность Мадлен. Приятное, чуть холодное лицо, уже определенная уверенность в себе и, главное, врожденная элегантность. Мари, должно быть, пользовалась головокружительным успехом, но никогда этим не хвалилась. Последний раз, когда она отпросилась на вечеринку, она вернулась на рассвете. У Клары был тонкий слух, и она никогда не засыпала, пока все не придут домой. Эксцентричные выходки внучки беспокоили ее, но ни за что на свете она не рассказала бы о них Шарлю. Если с сыновьями и племянниками он был непреклонен, то до этого времени был снисходителен к единственной в доме девушке. Может, в память о Бетсабе или просто потому, что не знал, как к ней подступиться.
«Или потому, что это интересует его не больше, чем все остальное», – предполагала Клара.