Искушение страстью

Вместе они спустились на первый этаж и задержались в маленькой комнатке, примыкавшей к холлу и служившей гардеробной. Клара приказала обить стены светло-серым шинцем[4]. а два туалетных столика времен Людовика XV с мягкими пуфами позволяли с удобством привести в порядок шиньон, освежить макияж или просто поправить шляпку.

– Табель твоего брата – это катастрофа, – вздохнула Клара.

Мари взяла флакон духов от Герлена и капнула себе на запястья. Ален был вечной причиной ссор у Морванов, и даже сама Клара ничего не могла с ним поделать. Этот внук был строптивый маргинал, он был то агрессивен, то упрям до абсурда – плохой ученик, охотно ищущий ссоры. Но он был также умным юношей, полным обаяния, и на него нельзя было долго сердиться.

– Директор лицея прислал письмо твоей матери… а та хочет показать его твоему дяде…

– И это, конечно же, испортит весь ужин! – усмехнулась Мари. – Почему не оставить его в покое? У него никогда не будет хороших оценок, никогда не будет высшего образования, ну и что?

– А как он будет зарабатывать на жизнь? – возмутилась Клара.

Они обменялись долгими взглядами, и во взгляде Мари не было нежности.

– Ну уж нет! – безапелляционно заявила бабушка. – Никаких баловней и пустоцветов под моей крышей! Ваша фамилия – Морван, и вы должны быть на высоте!

Так всегда жила и она сама, иногда с небольшими отклонениями, но всегда с верой в будущее; и она напоминала внучке, что теперь, когда мир полон перемен, нельзя жить, как в прошлом веке, почивая на лаврах. Мари это прекрасно понимала и с головой ушла в учебу, но что станет с Аленом? Мадлен была неспособна отчитать его, кроме того, она не имела на своего сына никакого влияния и рассчитывала, что все меры будет принимать Шарль. Плохой расчет, из-за него непременно возникнет противодействие.

Сильви вцепилась зубами в подушку, чтобы не кричать – Шарль это ненавидел, – но удовольствие захлестнуло ее с невиданной силой. Стиснув зубы, выгнувшись, с остановившимся дыханием, она отдавалась этому чувству, потом вдруг обмякла и рухнула на скомканные простыни. Она снова потеряла контроль над собой.

– Я люблю тебя, – хрипло прошептала она.

В моменты близости Сильви могла позволить себе такого рода признания. Она откатилась, чтобы высвободиться, обернулась, взглянула на него. Большие серые глаза Шарля смотрели на нее с веселой искоркой, которую она ненавидела. Она чуть не спросила, что его так позабавило, но он отодвинулся от нее и снова стал серьезным. Прежде чем он успел пошевелиться, она положила голову ему на плечо: она впадала в панику при мысли, что он сейчас уйдет.

– Останься еще, – против воли попросила она.

Она клялась себе сохранять трезвую голову, но, как обычно, сломалась на полпути. Он прекрасно знал ее и был великолепным любовником. На самом деле, она сходила с ума от одного его прикосновения, и он мог обойтись без всех искусных приемов, оттягивавших удовольствие.

– Хочешь немного шампанского? – предложила она. – Мне подарили две бутылки, я с радостью выпью их вместе с тобой.

Что угодно, лишь бы задержать его еще, пусть на четверть часа. Потом, когда он оденется, между ними снова установятся границы, и она невольно будет обращаться к нему на «вы». Ей так и не удалось избавиться от почтительного обращения, к которому она привыкла, сначала маленькой девочкой, потом подростком: он представлялся недосягаемым идеалом – Шарлем Морваном, молодым адвокатом, молодым пилотом, молодым мужем чересчур красивой Юдифи.

Воспользовавшись его молчанием, Сильви соскользнула с кровати, взяла халат и устремилась в коридор. Ее крошечная, но восхитительная квартирка была со вкусом обставлена мебелью от Мажореля[5] в пастельных тонах. Она в спешке поставила на поднос шампанское, два бокала и тарелку с сухими бисквитами. Когда она вернулась, Шарль сидел и курил американскую сигарету. Несмотря на мягкий свет ночника, лицо его казалось осунувшимся от усталости, изможденным – это сильно подчеркивало морщины. Он был худым, но с мускулистым телом молодого человека. И еще имел два странных шрама, которым дал лишь краткие объяснения, когда она спросила. «В Кольдице мне встретился тип, решивший отбить у меня охоту к побегам. Поэтому мы оба там и находились». Она не смогла больше вытянуть из него ни слова: он упорно отказывался говорить о годах заключения, особенно о времени, проведенном в крепости.

– Может, только на эту ночь, – осмелилась она, – ты мог бы остаться здесь, со мной?

Она тотчас пожалела о произнесенной фразе, потому, что он в первую же ночь очень ясно высказался по этому поводу.

«Не привязывайся ко мне, чувствуй себя свободной и избавься от меня, как только тебе все надоест!» – с горькой усмешкой сказал он. Он ни разу не произнес ни одного слова любви. Комплименты – да, в некоторые моменты почти нежность и иногда – быстро подавляемый порыв, но никаких обещаний. Даже ни малейшего намека на возможное будущее. Хуже – полная тайна их связи.

– Нет, – мягко ответил он, – я должен вернуться.