Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

Георгий Васильевич был бледен.

— Вы хотите что-нибудь добавить, — спросил Луначарский, — к написанному ими?

— Да! — сказал Рерих. — Мне есть что добавить. Он говорил больше часа. Его не прерывали. Прозвучал страстный монолог.

Но ничего нового в нем не оказалось, во всяком случае, для наркома иностранных дел Чичерина. Было повторено с пространными пояснениями то, что Георгий Васильевич уже знал из докладной записки советского посла в Германии Крестинского и стенограммы сказанного ему Рерихом во время их тайной встречи в Берлине, в советском посольстве: для торжества справедливости и всеобщего благоденствия сначала в России и в Азии, а потом, возможно, во всем мире необходимо объединение коммунизма и буддизма в единую доктрину; а практически воплотить этот замысел в жизнь должен Советский Союз. Только теперь это были не личные соображения живописца Рериха, а предложения гималайских махатм, которые для осуществления «великой идеи» готовы передать «всю нашу мощь» Новой стране. Этими словами Николай Константинович и закончил свою страстную речь.

И опять в комнате возникло гнетущее молчание.

— Что же, — сказал Луначарский, поднимаясь со стула с явным облегчением, — мы обсудим… Подумаем. Верно, Георгий Васильевич?

— Да, да! Безусловно, — заспешил Чичерин. — Обсудим, подумаем.

…Рерих не помнил, как его проводили до машины.

Войдя в свой номер в гостинице «Метрополь», где его с нетерпением ждали Елена Ивановна и Юрий Николаевич, он произнес только два слова:

— Полный провал.

— Значит, — Лада была близка к обмороку, — значит, мое видение было ложным?..

Рерих, не ответив, ушел в свою спальню.

Юрий Николаевич с тревогой смотрел на мать: только бы не начали мелко трепетать ресницы, что является первой предтечей приступа эпилепсии.

На следующий день позвонил Бокий.

— Не огорчайтесь, Николай Константинович… Должен вам сказать: с посланием махатм ознакомлен Сталин. Кто-то из двух наркомов…

— И что же? — прошептал Рерих.

Очевидно, Глеб Иванович не расслышал в телефонной трубке этот шепот и продолжал:

— Ознакомлен Иосиф Виссарионович и с совместным предложением… Махатм и вашим. Я имею в виду выработку единой практической доктрины на основе коммунизма и буддизма. — Живописец молчал, боясь пропустить хоть слово. Лицо его покрыли крупные капли пота. — Он сказал буквально следующее: «Марксизм-ленинизм — материалистическое учение, и ни с какой религией соединен быть не может. Помните слова товарища Ленина на этот счет?»

— Что… Что он имел в виду?

— Владимир Ильич завещал нам тезис, в который вложен практический смысл. И этот тезис со всей большевистской жестокостью проводится в жизнь, — Бокий знал, что все «их» гостевые номера в гостинице «Метрополь» прослушиваются в НКВД. — Вот этот тезис: «Религия — опиум для народа».

Рерих подавленно молчал, думая: «Это больше чем провал…»

— Вот что, Николай Константинович… Нам надо обсудить дальнейшую программу вашего пребывания в Москве. — «Какая еще программа?..» — испугавшись пока неизвестно чего, подумал живописец. — Вы сейчас свободны? Я за вами через полчаса заеду.

В машине за рулем оказался сам начальник спецотдела, и, развернувшись на Манежной площади, они медленно покатили по Тверской в сторону Триумфальных ворот.

— Ситуация такая, Николай Константинович, — говорил Бокий, умело управляясь с рулем. — Не скрою от вас: реакция вождя на послание махатм усложнила ситуацию с продолжением вашей экспедиции. Нет, нет, не волнуйтесь так! Никакого запрета. Но Трилиссер и Ягода могут воспользоваться. Впрочем, я думаю, спасет экспедицию политическая обстановка на границах Китая и Индии. И в разработанной акции наша с вами экспедиция — козырная карта. Тем не менее надо закрепить неотвратимость продолжения экспедиции. И есть человек, который является ее горячим сторонником, необходимо заручиться еще раз его поддержкой. Я предпринимаю усилия с целью организации вашей встречи с ним. Но на это может уйти достаточно много времени.

— Кто? — Не хватало воздуха. — Кто этот человек?

— Феликс Эдмундович Дзержинский.

И действительно, на организацию встречи Рериха с главой НКВД и председателем Совета народного хозяйства понадобилось больше месяца.

Все это время Николай Константинович регулярно встречался с Бокием и заместителями Дзержинского Трилиссером и Ягодой — шла кропотливая разработка двух вариантов операции «Тибет-XIV», вернее, ее продолжения.

И во всех подробностях с этой кропотливой работой была знакома Елена Ивановна и — в этом не приходится сомневаться — наверняка заочно принимала участие в ней. Вот запись из ее дневника (она его вела всю жизнь так же регулярно, как и ее супруг):

6 июля 1926 года. Можно ручаться относительно успеха Таши-ламы, но необходимо воздвигнуть претворение буддизма в ленинизм. Сумейте найти нужную ноту с монгольским правительством. Нужно горами двигать. Но не трудно подхвалить молодую страну. Действуйте, прежде всего все для действия 17-го. Старайтесь успеть.