Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

«Для Москвы они члены экспедиции, — рассуждали Рерихи, — а для нас — наши представители здесь: необходимо отобрать то, что новые хозяева России собираются реализовать из галерей, музеев и церквей. Сначала оценить на месте. Потом Лихтманы займутся реализацией в Штатах. Они в этом деле специалисты и практики». Кроме того в экспедицию был приглашен врач-психиатр Константин Николаевич Рябинин, с которым живописец не виделся десять лет, но запомнил навсегда. Да, да! Тот самый, который в десятые годы в Петербурге познакомил Рериха с японским дипломатом Есуко Мицуоко. Почему?.. Зачем?.. Может быть, нам удастся найти ответы на эти вопросы.

…Однажды позвонил Трилиссер.

— Николай Константинович, я знаю, что сегодняшний вечер у вас свободен. Пришлю машину. Мне надо с вами проконсультироваться по одному интересующему меня вопросу. И вас ждет, убежден, интересная встреча.

Рерих знал: от таких предложений отказываться нельзя.

В кабинете Михаила Абрамовича Трилиссера оказались еще двое: Бокий и… мистический ученый Александр Васильевич Барченко.

Заместителя Дзержинского интересовал единственный вопрос: как Рерих относится к убежденности их профессора в том, что страна Шамбала и все, с ней связанное, — реальность? Готовя продолжение операции «Тибет-XIV», Трилиссер из скептика постепенно превратился в «верующего» и тоже жаждал приобщения к «великой тайне».

Взглянув на Бокия, Николай Константинович понял: «Темнить нельзя». И он произнес короткую, но страстную речь, смысл которой сводился к одному: Шамбала и ее «великие учителя» — реальность.

Когда для Михаила Абрамовича вопрос прояснился, Рериха и Барченко оставили одних — это была их последняя встреча на этой земле. Они проговорили до глубокой ночи.

И в середине их беседы (времени они не замечали) Александр Васильевич поведал Рериху о своей встрече со старцем Кругловым, приехавшим в Москву из Костромы с деревянными столбиками-стелами, на которых были начертаны тибетские письмена, о голбешниках, совершавших паломничества в Тибет из Алтая, о том, что там они нашли тайную тропу, ведущую через гималайские горы в Тибет и в Шамбалу. И тропа эта начинается у подножия горы Белуха.

Рерих был ошеломлен. На следующий день сказал Бокию:

— Глеб Иванович, мы бы просили вас несколько изменить первоначальный маршрут экспедиции.

— То есть?

— Из Москвы не сразу в Монголию, а сначала на Алтай.

— Зачем?

— Нам необходимо провести там кое-какие изыскания, — начальник спецотдела молчал, а Рерих добавил жёстко: — Такова наша настоятельная просьба. Или, если угодно, условие…

— Условие чего? — перебил Бокий

— Условие, при исполнении которого мы продолжим сотрудничество с вами.

Условие Рерихов было удовлетворено: продолжение экспедиции начнется с посещения Алтая…

Итак, все, вроде бы, складывалось для миссии Рериха в Азии благополучно. Позади остались сборы и хлопоты. Выезд из Москвы назначен на двадцать второе июля 1926 года.

О возможной встрече с Дзержинским в предотъездной суете забыли.

Девятнадцатого июля вечером раздался телефонный звонок. Трубку взял Юрий Николаевич.

— Позовите, пожалуйста, отца, — после приветствий сказал Бокий. Голос его был радостно-взволнованным.

— Что-то очень важное…— успела сказать побледневшая Елена Ивановна.

— Я вас слушаю, Глеб Иванович, — Рериху передалось волнение жены.

— Николай Константинович! Я вас поздравляю: завтра вечером, в девятнадцать часов вас примет Феликс Эдмундович. У него днем выступление на пленуме Центрального комитета партии, сразу после него он приедет к себе. Вам надо быть на Лубянке к семи вечера. Пропуска выписаны на всю семью. И то добрый знак. Думаю… Даже уверен: он благословит экспедицию.

— Я на эту встречу не поеду, — сказала Елена Ивановна. — Не знаю… Какое-то предчувствие. Словом, не поеду.

На встречу с Дзержинским отправились отец и сын; Юрий Николаевич тоже не очень-то жаждал этой встречи, но решили: вдвоем надежнее… «Надежнее», — сказала Елена Ивановна, не объяснив почему.

Приехали без четверти семь; Рерихов встретил молодой вежливый человек в штатском («Наверное, адъютант Дзержинского», — подумал Николай Константинович), проводил в приемную, в которой, кроме еще одного молодого человека, сидевшего за столом, заставленным телефонами, никого не было.

— Располагайтесь, пожалуйста, на диване. Или вот — кресла. Феликс Эдмундович еще не приехал.

Они ждали. Прошло полчаса. Еще пятнадцать минут… Часы показывали половину восьмого.

Внезапно захлопали двери, взорвалось звонками сразу несколько телефонов, в приемную вошли четверо или пятеро мужчин; не замечая Рерихов, проследовали в кабинет Дзержинского за тяжелой дубовой дверью.

Телефонные аппараты надрывались звонками.

Перед Николаем Константиновичем и Юрием Николаевичем возник адъютант.

— Извините… Встреча не состоится. Не может состояться.

— Но что случилось?

— Простите. Прошу следовать за мной. Я провожу вас до машины.