Искушение винодела

— Эксперимента. Научного эксперимента.

— Великолепно! Вы с моим отцом проводите научные опыты, а сам он где-то прячет любовницу, которой никто никогда в глаза не видел. Раз в год он раскаивается в убийстве, совершенном двадцать пять лет назад, и вот вы решили присоединиться к нему в этом деле.

— Эксперимент проводила я, Батист. Ваш отец в это время был в Отуне. Вернувшись, он помог мне прибраться.

Бедный Батист, он теперь, должно быть, полагает каждую женщину прекрасным сосудом, вмещающим в себя выпаренное безумие. Юноша отпустил руку баронессы.

— Я здесь не останусь и не буду больше смотреть за виноградником. Не стану я смотреть и как Поль поведет Аньес под венец по пути, усеянному цветами, скрывающими бог знает какие колодцы, полные греха и помешательства. Вы все тут выжили из ума.

— Что ж, тогда вам определенно стоит искать себе жену в другом месте, — ответила Аврора с великой долей логики в голосе. Батист пошел в отца: такой же заносчивый, вспыльчивый и такой же несчастный. — Ну же, дорогой мой, проводите меня до лошади.

С минуту Батист смотрел на Аврору, скрипя зубами. Потом все же взял баронессу под руку, провел до железной калитки в каменной стене, окружающей виноградник.

— Батист, сердце вашего отца разбито.

Батист шумно выдохнул воздух носом, однако от ответа воздержался.

— И если ваш отец прав насчет того, что все кончено, то вам и не требуется знать чего-то более. Хоть вы и готовы были все эти годы делить с ним тяготы, вы для него по-прежнему остаетесь ребенком — ребенком, которого надо хранить от неприятностей.

— Так то были не вы. Простите, баронесса, но смысл в этом присутствовал.

— Смысл в этом и сейчас присутствует: я люблю вашего отца. Но не мне бороться за его сердце.

У яблони, к стволу которой была привязана лошадь, они остановились.

— Что теперь? Что дальше, когда «все кончено»? — спросил Батист и, желая избежать взгляда Авроры, сомкнул руки в замок на манер стремени для баронессы.

— Я замужняя женщина.

Батист помог Авроре забраться в седло.

— Я забываю об этом.

— Я тоже, — улыбнулась Аврора. — Дорогой мой, я позабочусь о вашем отце. А вам следует попытать удачу. Может, мне отправить вас по делам в Париж? Вместе с Полем? Не откажетесь, если навяжу вас ему в спутники?

Батист кивнул в знак признания, бледный, но не от услышанного — просто его утомил сам разговор. Целеустремленности ему было не занимать — как и отцу, а вот силы духа не хватало.

— Отец… он ведь не… не повесится?

— О, представляю, как Собран рвет и мечет, обнаружив себя в преисподней. Нет, он не станет лишать себя жизни. Думаю, самое отчаянное время для нас обоих миновало.

Лошадь принялась танцевать под Авророй.

— Это животное, баронесса, для вас не особенно тихое, — неодобрительно, но мягко заметил Батист, чтобы хоть как-то отыграться перед Авророй.

— Дитя мое, я еще не старуха. Мне столько же лет, сколько этому веку, а мой отец служил в кавалерии, — Засим она поскакала прочь.

1837 CASSE [38]

Год прошел в безучастии. Виноградники без присмотра отцвели, дали плоды, пожухли. Днем Собран чувствовал себя обессиленным, зато по ночам его изводила бессонница. Когда Поль попросил отжать сок из винограда с южного склона, винодел заперся, не ответил. Он не отвечал вообще ни на одно письмо, пришло ли оно от Батиста из Парижа или от Авроры и Аньес — из Дижона.

На годовщину той самой ночи Собран достал из тайника крылья, по-прежнему сохранившие мягкость и свежесть. Из них Собран устроил на кровати что-то вроде гроба или лодки, в которую лег, и его словно подхватила волна горя, отнесла прочь от безучастности. День за днем, неделя за неделей боли и заботы, вкус и тепло мира стали возвращаться к Собрану, тревожить глаз, ухо и сердце.

1838 BUVABLE [39]

Утром двадцать седьмого июня Поль де Вальде и Аньес Жодо обвенчались в часовне Вюйи. Церемонию устроили пышную. После невеста сняла длинную (пятнадцати футов) фату из старинного брюссельского кружева — и присоединилась к празднеству. Пришли все преуспевающие крестьянские семьи округи: Лодели, Лизе, Ватье, Пеле, Гарвеи, Типу. Были среди них и те, кто сумел подняться чуть выше, успеть немного больше остальных, как, например, супруг Сабины из Шалона-на-Соне. Приехали и крестные родители Поля благородных кровей, еще не почившие братья и сестры старого графа, парижские друзья жениха и подружки Аньес из монастырской школы. Невеста была слегка худощавой для своего платья — сказались переживания. Жених ощутимо хромал, но выглядел довольным. Мать невесты сияла от счастья.

Отец невесты держался ближе к матери жениха, и после все местные говорили об этом: баронесса и Собран Жодо — друг другу ближайшие друзья. Барон Анри Леттелье воспринял новую фигуру как нечто само собой разумеющееся, чем вызвал уважение людей: они назвали его великодушным. Но когда пришло время, этикет рассадил всех за столами по своим местам: невесту — с женихом, отца невесты — с ее матерью, мать жениха — с ее мужем.