Искуситель

Но здесь надо принять во внимание один мелкий вопрос — вопрос чести. Идеи нового изобретения я опознал как свои. Возможно, самый подходящий для них глашатай — мистер Домингец, но его слова не несут решительно ничего нового. По всей справедливости, из уважения не только ко мне, но и (в гораздо большей степени) к истине, а также науке и технике, об этом следует оповестить общественность в простых, доходчивых выражениях.

Пока что я не возвращаю Вам документ, но и не подписываю его в присутствии нотариуса. Охотно приму предложенные Вами условия, как только получу от Вашей фирмы подтверждение того, что я — единственный зачинатель и основоположник нового направления в технике. По прибытии такого подтверждения я с радостью подпишу контракт и отошлю его Вам. У меня нет желания слишком глубоко вникать в побудительные мотивы, лежащие в подоплеке действий фирмы «Уильямс и Олбрайт».

Если найдете нужным согласиться на мои условия, то получите контракт обратной почтой. А до тех пор, дорогой сэр, примите уверения в неизменном почтении.

Ваш покорнейший слуга

Вудбери.

В глубине души я не очень–то удивился непреклонности Буки. У старика она в характере. Чего–то подобного я ведь с самого начала опасался. Единожды приняв решение и выразив его энергическим языком, Вудбери упрется на своем, и его не переубедишь никакими мольбами и доводами.

Последнее слово оставалось за Уильямсом. Я направился к нему за советом.

Уильямс начал разговор такими словами:

— Насколько я понимаю, вы получили известия от Вудбери. Вы не похожи на гонца, несущего добрую весть.

— Лучше прочтите письмо сами, — сказал я, — и сами судите.

Уильямс взял письмо. После первых же двух абзацев лоб его собрался в морщинки. Затем он поджал губы и забарабанил пальцами по столу. Потом снова поднес письмо к глазам и стал вчитываться в каждое слово с беспримерным тщанием.

— Ваш Вудбери — занятный тип, — сказал он. — Я нимало не удивлен.

— Как вы думаете, не попытаться ли еще разок? Может, к более щедрому предложению он отнесется иначе. С другой стороны, может, лучше принять его условия и признать его приоритет.

— Нельзя, — сказал Уильямс. — Как только мы это сделаем, вся КИТ окажется всеобщей собственностью. Мы сможем тогда запатентовать кое–что из новых мелочей, с которыми так носится Домингец, но об исключительном праве собственности на всю отрасль уже не придется мечтать. А если мы повысим первоначально предложенную сумму, то навряд ли из этого будет прок. В бытность свою мальчишкой, в захолустье, я встречал подобных людей среди охотников, лесорубов и мелких фермеров. От жизни им нужно немногое, но уж чем они дорожат, так это независимостью. Если такие идут на принцип, их сам дьявол с места не стронет. Я таких людей люблю, я их уважаю. Но я ведь стреляный воробей, в драку с ними не полезу. Не примет Вудбери нашего подношения — так не примет, и все тут. Придется с ним напрочь порвать, а свои интересы отстаивать как–нибудь иначе. Коль скоро открытия Вудбери невозможно запатентовать как нашу нераздельную собственность, надо поскорее упрочить наши правовые позиции. Нельзя же, чтобы конкурент отыскал у нас в доспехах щелочку и отправился за правами на целую отрасль техники прямехонько к Вудбери. Я не боюсь, что Вудбери вздумает строить нам опасные козни. Он уже утвердил свою независимость. Того–то ему и надо. Теперь когда он изложил свою позицию, его меньше всего волнует, как бы превратить ее в деньги. Меня другое беспокоит: как бы конкурирующая фирма не пронюхала лишнего, ведь слухи–то ходят разные. Чего доброго, вооружится такая фирма именем Вудбери, как кнутом, и начнет нас стегать. Если мы этого дождемся и нас потянут в суд, то потом этого за всю жизнь не расхлебать.

— Да, по–моему — тоже, — сказал я. — Кажется, наша карта бита. А я–то верил, что втягиваю вас в удачную авантюру. Но теперь вроде бы ничего не попишешь.