Искуситель (часть 3)

- Ну полно, не сердись, Александр! Я верю, что это все вздор, но, право, не мешало бы тебе хоть на время уехать из Москвы. Перестать ездить к Днепровским ты не можешь, это даст новую пищу злословию, а воля твоя, если ты будешь у них по-прежнему ежедневным гостем, так все московские старушки пойдут к присяге, что ты любовник Днепровской. Однако ж, - продолжал Закамский, - не прибавить ли нам ходу?.. Я что-то очень проголодался, а до Москвы еще далеко. Мы пустились скорой рысью, и до самой заставы не го ворили ни слова. Закамский, вероятно, думал, как бы скорей добраться до Москвы и пообедать, а мне, признаюсь, вовсе было не до еды. У кого совесть не чиста, тот всего на свете боится, а тут и невинному человеку бог знает что пришло бы в голову. Такой поспешный отъезд Днепровских из их деревни, странная мысль Надины уехать в Москву верхом, Алексей Семенович, который, встретясь с нами на большой дороге, не остановился, а, казалось, хотел от нас прятаться, - все оправдывало догадки Закамского. Ну, если в самом деле Днепровский узнал, что я в переписке с его женою, что она меня любит, что она потихоньку ко мне приезжала... Избави господи!.. Когда мы въехали в заставу, Закамский спросил меня, куда я намерен отправиться и не хочу ли вместе с ним отобедать в каком-нибудь трактире, я отказался, и мы расстались. он поехал искать обеда, а я поскакал домой. Егор встретил меня у ворот моей квартиры. - Вас, сударь, дожидается вот этот барон, - сказал он, помогая мне слезть с лошади.

- Какой барон?

- Ну, вот этот-с!.. Как его?.. Бараноброкин, что ль?

- А! Барон Брокен?

- Точно так-с. Я вбежал в комнату.

- Здравствуй, Александр Михайлович! - сказал барон, идя ко мне навстречу. - Насилу я тебя дождался. Я вошел вместе с ним в мой кабинет.

- Притвори хорошенько дверь, - продолжал барон, - и садись, я хочу говорить с тобой о важном деле. Ты пугаешь меня!

- Пугаться нечего, а надобно будет взять решительные меры Ты был сейчас в подмосковной Днепровского?

- Да.

- И верно, никого не застал?

- Никого.

- Ну, мой друг, наши дела идут худо!

- Что ты говоришь? - Сегодня поутру Надежда Васильевна приехала из своей подмосковной, послала за мной, я застал ее в ужасном отчаянии. Представь себе, какой несчастный случай... Да: иначе не могло и кончиться. Сколько раз я говорил ей жечь твои письма, так нет! Ох эти женщины! Не могут жить без улик! Письма, колечки, портреты!.. А на что все эти глупые бирюльки?.. К чему вся эта дрянь?.. Попадется на глаза мужу, вот и беда!

- Да что такое, скажи бога ради? - А то, что твои письма, которые Надежда Васильевна всегда таскала в своем ридикюле, попались в руки Днепровскому.

- Возможно ли?

- Да! Она сегодня поутру отправилась гулять верхом и как-то второпях, вместо того чтоб спрятать свой ридикюль, забыла его в кабинете у мужа. Она вспомнила об этом, да уж поздно. Алексей Семенович, который, вероятно, давно ее подозревал, прибрал к рукам этот проклятый ридикюль. Разумеется, бедняжка потеряла совершенно голову, опасаясь в первую минуту встретиться с мужем, она села на лошадь и ускакала в Москву. Здесь, по крайней мере, она не одна и может, в случае надобности, переехать в дом своей тетке, графине Дулиной. Впрочем, это не спасет ее от больших неприятностей, а может быть, от совершенной погибели. Днепровский хочет требовать формального развода говорит, что представит в суд ее письма, что запрет он в монастырь...

- Как! Ты думаешь, что он решится...

- И, мой друг! От этого дурака все станется.

- Бедная Надина!

- Да, точно, бедная! И если ты ее покинешь...

- Можешь ли ты это думать? Я готов на все, чтоб спасти ее. Я поеду к Днепровскому, скажу ему, что я один во всем виноват, что она никогда не отвечала на мои письма...

- И ты думаешь, он тебе поверит?

- Я дам ему всякое удовлетворение.

- Уж не воображаешь ли ты, что он станет с тобой стреляться? Вот нашел человека! Теперь он кричит, что ты обольстил его жену, а если ты намекнешь о дуэли, то он станет кричать, что ты хочешь убить его, чтоб на ней же ниться.

- Боже мой, боже мой! Да неужели нет никакой воз можности спасти ее?

- То есть помирить с мужем и помешать этой истории сделаться гласною? Ну разумеется, это невозможно.

- Невозможно? - повторил я с отчаянием, и, надобно сказать правду, в эту минуту я вовсе не думал о собствен ном моем положении, я видел только бедную Надину, всеми покинутую, умирающую от тоски и горя в четырех стенах какого-нибудь отдаленного монастыря. Да, в эту минуту я пожертвовал бы всем на свете, чтоб спасти ее.