Искусники

Она какое-то время размышляла об этом, глядя на изображение мозга Марка на экране и рассеянно потирая ладони пустых рук. Вот лежит человек двадцать первого века, а, может, люди в двадцать первом веке не целуются. Типа, им больше это не нужно. В голове промелькнул образ озера и исчез. Да, здесь у нас есть кое-что более длительного действия, чем поцелуй.

Но ведь он подключен к машине, разве не так?

Она провела рукой по губам, будто стирая с них что-то, хотя этого не требовалось. Мимолетно возникшее желание уже пропало. Ну и ладно. Не особенно здорово кого-то целовать, когда он занимается любовью не с тобой.

Его рука зашарила в полутьме, ища ее. Она коснулась пальцев Марка. Тот ухватился за них, но Джина высвободила свою руку.

– Думаю, мне нужны для этого обе руки, – сказала она, хотя неизвестно, слышал ли он ее теперь. – Но ты знаешь, что я тут.

Рука Марка вернулась к нему на живот и там осталась спокойно лежать, глаз он не открыл.

Картинка на экране дернулась и сменилась нечетким изображением, в котором можно было угадать озеро под облачным небом в сумерках. В отдалении шли двое, но разглядеть их как следует не удалось, – все исчезло, и экран стал просто белым.

Возникла музыка, и от неожиданности Джина рассмеялась. Очень старая вещь, надо же – Лу Рид, «Детка с Кони-Айленд»; только они вдвоем, наверно, и узнали бы эту мелодию. Да, режиссер определенно сегодня настроился на ностальгическую волну.

Однако появился на экране вовсе не Кони-Айленд, сдвинутое местечко, где она бывала, но сегодняшний режиссер – нет. Вместо этого возникла видимая с низко расположенной точки зрения картинка ковра с большим увеличением; очень медленно картинка начала смещаться, замирая на секунду на сброшенной на пол рубашке, на ботинке, выпавшей из кармана мелочи. Затем в поле зрения попала не застеленная, смятая постель, и взгляд так же медленно, под музыку, заскользил по направлению к фигуре под простынями.

Джина заставила себя не отводить глаз, следя за тем, как проступают под складками очертания лежащего человека. Внезапное переключение – множество оборванных людей, собравшихся ночью на парковке, – после чего вновь заскользили складки простыней.

Джина сглотнула и потерла ладони, когда точка зрения сместилась вбок, и обнаружилось, что на постели лежат двое. Взгляд двинулся вдоль очертаний второй фигуры, затем снова – врезка ночной парковки, где теперь можно было различить лица людей, их невообразимые одеяния, резкие движения, похожие на танцевальные; потом опять кровать и лицо спящего Марка. Но теперь на нем не было умиротворения – изможденное, оно напоминало застывшую маску, немногим отличавшуюся от выражения ушедших туда, откуда уже нет возврата.

Невыносимо долго перемещался взгляд с лица Марка на ее собственное, задержавшись по пути на черноте дредов, контрастно оттенявшей бледность его лица, затем прорисовал контраст с ее темно-коричневой кожей и дал убедиться, что оба глаза у нее закрыты, но беспокойно движутся под веками.

Снова врезка сцены набега на парковке, теперь с поверхности земли: там какая-то буйная блондинка с развевающимися в пышных волосах разноцветными перьями манила их за собой в самую гущу танцующих. Потом к женщине присоединился широко улыбавшийся молодой парень с дредами до самого пояса и поднятыми на лоб откидными стеклами солнечных очков.

Опять кровать: теперь взгляд сосредоточился на соприкасающихся головах Марка и Джины, потом сместился на его лицо и показал, что и его глаза под веками двигаются. И снова ее лицо.

Врезка: центр огромной толпы людей, и точка наблюдения колеблется, притягиваемая яркими прожекторами. Поднявшись к ним, она начинает вращаться, все быстрее и быстрее, временами выхватывая из толпы отдельные лица, пока все вокруг не сливается в одну пеструю полосу, а взгляд не переключается резко снова на кровать.

Вниз по ее плечу и руке, укрытым простыней, и вдруг – тротуар Голливудского бульвара под жарящим солнцем, мимо проплывают вывески салонов «Стань кем хочешь» и видеосалонов; короткая остановка перед Китайским кинотеатром, где прохожие старательно примеряются к отпечаткам ступней на тротуаре и позируют перед фотокамерами. В кадр влетает молоденькая девушка в красном пакете для мусора, на котором красуются надписи крупными буквами: ОПАСНЫЕ ОТБРОСЫ, она машет кулаками и яростно шевелит губами. Взгляд отворачивается от нее, будто смотрящий человек уклоняется от ударов; еще несколько бродяг собрались посмотреть на потеху; количество любопытных лиц растет, растет, и одновременно они отдаляются, превращаясь в береговую гальку. Взгляд переносится вверх, к бело-серому небу, где в тенях облаков угадываются складки и изгибы простыней; постепенно все цвета растворяются в белизне, и музыка затихает.

На экране вновь появилось изображение мозга Марка с янтарными огоньками.