Бесконечная ночь; плоть к плоти, не в меблированных комнатах, а в пристанище, где можно пожить подольше. Она повернулась и попыталась бежать, но ночь настигла и бросила ее навзничь.
Хорошо, признай, пусть, на этот раз. Чтобы отпустила.
А теперь – прочь, лечу; неудержимо, как метеор, лечу и заживо горю. Горит воздух, а потом все небо вспыхивает огнем, – так что ж, если уж горит, пусть все сгорит дотла и родится из пламени снова.
Из пламени, вверх, вверх, и через край.
Флавия, наклонившись над Джиной, обтирала ей лицо чем-то мягким.
– Вот это
У Джины не было сил даже кивнуть. Одежда насквозь промокла от пота. Флавия снова поднесла кувшинчик к ее губам, напиток ожег горло. Пламя… Джина приподнялась на локте и ухитрилась повернуть голову, лежа на матрасе. Провода висели возле консоли, вполне безобидные теперь. А Том как раз отсоединял свои и посмотрел на нее, тяжело дыша.
– Что мы только что сотворили? – хрипло спросила она.
Флавия широко улыбнулась, отчего ее черты ее золотистого лица заострились и приобрели агрессивное выражение.
– Мы сделали видео по-новому.
Джина снова откинулась на матрас, закрыв рукой глаза. Боже, зачем пускать к ней кого-то сейчас, когда она в таком виде? Послышались шаги по полу подвала и замерли возле нее, а в ней вдруг зажглась надежда, новым ярким пламенем: вдруг он настолько переменился ради машин, что теперь пришел и отыскал ее сам, переменив обычный ход вещей? Она сделала глубокий вдох и отняла руку от глаз.
И впрямь увидела его рядом с собой – живого и, может, более реального, чем прежде.
– А как, черт побери, ты меня отыскал? – спросила она.
– Это было нелегко, – сказал Гейб.
Лучше он себя уже давно не чувствовал. Да какое там «лучше». Он чувствовал себя великолепно. Просто фантастически великолепно. Нереально.
Он потерял всякую связь с тем мясом, которое держало его в тюрьме почти пятьдесят лет, и испытывал сейчас величайшее облегчение, освободившись от этого груза, сравнимое по величине со всем его существом. Существом. А вот его подлинное внутреннее существо, его личность, постоянно росли, расширялись и обретали величие.
Ощущение огромного пространства, где можно развернуться, было, наверное, под стать тому, что возникает у ребенка, рождающегося на свет после девяти месяцев в тесноте материнского лона. По крайней мере, для него это было так. Кратковременная родовая травма, а потом – гуляй и веселись!
Сколько же лет он провел в аду, заключенным в тисках из мяса? И все те годы напивался, отрывался до безумия в трэше, бэнге, и так до тех пор, пока уже с трудом вообще мог стоять на ногах, не ведая, что достаточно было просто просверлить несколько дырочек в черепе и вырваться из тюрьмы этого прилипчивого мяса.
А… куда?
В собственный контекст. Это все понемногу доходило до него, по чуть-чуть каждый раз, как он садился на провод. Так он для себя называл подключение – сесть на провод.
Время между подключениями растягивалось в скучные промежутки, лишенные всяческих событий, которое надо было пережидать, прежде чем удавалось снова сесть на провод и стать на толику более великим. И провода, эти проводники, подключающие его к машине, только шли ему на пользу, он с каждым разом проникал чуть дальше, устраиваясь в новом контексте. Будто возвращался домой.
Он перестал отсоединяться на время, нужное, чтобы сходить в туалет – к чему, ведь длины проводов хватало. Правда, на коридор ее не хватало, поэтому Марк обрадовался, когда ему разрешили воспользоваться внутренней службой доставки, которая стала доставлять ему пищу на рабочее место, как и шишкам из Команды Наверху, когда кому-то из них приходилось работать сверхурочно. На время приема пищи он теперь тоже не отсоединялся, это занимало всего несколько минут.
А принимая это во внимание, особого смысла отсоединяться и идти к себе в квартиру спать, тоже не было. Яма была просторная, тут сосредотачивалось все необходимое, а звукорежиссер в голове не останавливал музыку ни на минуту.