Искусница

— Грубо? — искренне удивился Моран. — Друг мой Таваци, очевидно, вы никогда не слышали настоящую грубость, иначе не сделали бы мне подобного замечания. По большому счету, я очень неплохо отношусь к вашей дочери, и мне жаль, что с ней это случилось. Все могло бы повернуться иначе. Поэтому я и упоминал необходимость ума. Ум — это скрытая субстанция, растворенная в естестве человека (потому что бывают ведь и умные тела, не только умные головы), которая способна радикальным способом переменить не только окружающие обстоятельства, но и всю человеческую судьбу. Самая убийственная разновидность ума — это ум хорошеньких женщин. К ним ведь никто серьезно не относится, не так ли? И вдруг эдакая куколка — р-раз! — включает ум и наносит тебе неожиданный удар! Ба-бах! Все наповал. Но это — не случай вашей дочери. Она жила дурочкой и умерла как дурочка. А могла бы стать смертельным оружием против ваших врагов.

Он наклонился и поцеловал умершую в лоб.

— Спи, красивая малышка. Теперь твое сердечко успокоилось.

Затем Моран выпрямился, еще раз широко улыбнулся убитому горем отцу и вышел из комнаты.

На похороны прибыли все Таваци. Их оказалось довольно много — человек пятьдесят, и в их числе Энел Таваци, у которого пираты убили сына и нескольких слуг. Джурич Моран разглядывал его с особенным любопытством. Все занимало Морана в этом Энеле Таваци: и как он смотрит на умершую, и как он утешает старого Таваци, и как обнимает Хетту, и как пьет вино, мрачно глядя в окно на скучную и узкую городскую улицу.

По обычаю, заведенному в Гоэбихоне, смертная кроватка с телом покойницы стояла на длинном столе из досок (в обычное время такого стола в доме, естественно, не держали и хранили его в разобранном виде в кладовой). Все родные расселись по обе стороны того же стола, а слуги обносили их блюдами.

Подобная трапеза восхитила Джурича Морана, и он решил уточнить кое-какие детали у своего соседа — а им как раз оказался Энел Таваци (такое вот удачное совпадение!).

— Почтенный господин Таваци, — заговорил Моран, наклоняясь к нему, — не могу не выразить своего восторга по поводу ваших традиций. Аристократия — даже если это аристократия трудовая, то есть низовая и в определенном смысле самозванная, — обязана поддерживать традиции. Но одни традиции таковы, что поддерживать их — одно расстройство и куча неприятностей, а другие просто великолепны. Ради них и стоило принимать на себя тяжкое бремя аристократизма.

— Я не совсем вас понимаю, — прошептал Энел Таваци.

— Ну, это как раз проще простого — понять меня, — возразил Моран. — Я, кажется, ясно выражаюсь… Может быть, все дело в том, что слишком много мыслей я вкладываю в одно высказывание. Вам трудно воспринимать. Хорошо, попробую членить мысли по репликам. Одна реплика — одна мысль. Так будет проще? Выпейте еще. Кстати, милая, — обернулся он к служанке, — принеси мне еще того чудесного пирога с мясной начинкой. В жизни не ел ничего вкуснее!

Энел Таваци молча ждал продолжения.

Это был худой, жилистый человек, совершенно не похожий на аристократа. Разве что манера молчать у него возвышенная, решил Моран. Светловолосый, как все Таваци, Энел выглядел старше своих лет. Он еще ни разу не улыбнулся по-настоящему.

Морану подали пирог. Тролль пробормотал благодарность в спину удаляющейся служанке и принялся жадно есть.

Энел Таваци следил за ним отстраненно, без осуждения и без всякого интереса.

Моран сказал:

— Между прочим, я стараюсь не чавкать.

— Это заметно, — отозвался Энел Таваци.

— Правда? — Моран обрадовался. Он обтер губы и потянулся за вином. — Отменно здесь кормят. Богатые люди. Я люблю гостить у богатых. Бедняки, конечно, очень сердечные и все такое, но я-то вижу, как они давятся, когда я у них пару лишних корок съем. А мне надо. Я обязан поддерживать в себе силы.

— Вы — странствующий мудрец?

Моран подбоченился:

— Наконец-то встречаю умного человека! Направляясь в Гоэбихон, я специально оделся, как странствующий мудрец, чтобы даже последний дурак в городе это осознал и преклонился перед моим умом. Но ваша родственница Хетта отобрала у меня соответствующий наряд и выдала эти траурные тряпки, в которых я похож на лакея, прислуживающего старику. Ужасная судьба! Никогда больше не буду кричать на лакеев, прислуживающих старикам, ведь я побывал в их шкуре и теперь познал, какая несладкая у них жизнь.

— Согласен, — сказал Энел Таваци.

— Но вы… — продолжал Моран, восхищенно кивая собеседнику. — Вы просто выдающийся мыслитель, коль скоро опознали во мне мудреца!

— Говоря по правде, мне сказала это Хетта.

— Да? — Моран ничуть не огорчился. Напротив, он засиял еще радостнее. — Хетта так сказала? Что я — мудрец? Выдающаяся женщина.

— В своем роде — да, — кивнул Энел Таваци. — Я брат ее мужа. Мы все знаем друг друга еще с детских лет.

— Следовательно, никаких сюрпризов. Очень похвально. Стабильные отношения. И если бы вы узнали, например, — ну, случайно, конечно, — что кто-то из ваших родственников убийца…

— Разумеется, среди моих родственников есть убийцы, — спокойно отозвался Энел Таваци.