Искусница

— Энел почти мертвый. Внутри мертвый, понятное дело, снаружи он довольно успешно производит впечатление живого. Но Джурича Морана не обманешь. На вечеринке по случаю похорон я пытался его развеселить, но безуспешно. А это, согласись, серьезный показатель. Кстати, он ни о чем не подозревает. Насчет твоего поступка. Что ты отравила собственную дочь, я имею в виду. Впрочем, если бы он и подозревал, вряд ли стал бы тебя осуждать.

— Энел всегда очень любил своих родственников, — на лице Хетты появилась печальная улыбка. — В этом он неизменен. Он умеет любить.

— Странный навык для мужчины.

— Не груби! — Она погрозила Морану пальцем. — Не смей непочтительно отзываться о моих родственниках. Ты всего лишь мой подмастерье, забыл?

— Неофициальный — забыла? — парировал Моран.

— Хочешь, оформлю все, как положено? Введу тебя в официальный статус. В Гоэбихоне это быстро делается, особенно с моими связями в правлении гильдии. Попляшешь тогда у меня!

— Бюрократка.

— Не вижу в этом ничего постыдного.

— Бумажная душонка.

— Не забывайся.

— Писака.

— Берись за швабру!

— Я лучше натяну нитки. Покажи мне, пожалуйста, как это делается.

Хетта быстро убедилась в том, что Джурич Моран — сообразительный и послушный ученик. Кроме того, он обладал способностью трудиться, не разгибая спины, по многу часов подряд. Он творил без устали, с упоением, самозабвенно.

Специальная служанка приносила ему поесть. Девушке заранее объяснили ее обязанности и наказали ничему не удивляться. Моран не желал брать еду руками, чтобы не тратить времени на умывание, поэтому он, не переставая работать, попросту разевал рот пошире, и служанка вкладывала туда мясо, хлеб, разрезанные фрукты. Она упихивала все это пальцем, а то и кулаком и помогала Морану закрыть рот, сильно сжимая его челюсти ладонями. После этого ей следовало подождать, пока Моран перестанет жевать и глотать, и предложить ему запить трапезу. Моран послушно позволял влить в себя кружку-другую вина или воды. Он даже не замечал, что именно ест и пьет.

Под руководством Хетты Моран выткал несколько тесемок с «весенним узором» (сплетенные голубые и розовые цветочки на гирлянде из листьев). Затем создал небольшой гобелен «Освобожденная Любовь», на котором девушка в голубом платье выпускала на волю лебедя. Рядом с девушкой стоял очаровательный олененок.

— Чтобы удержать такую здоровенную птицу, она должна была напрячь могучие мышцы, — с недовольным видом ворчал Моран, разглядывая картон, который предложила ему Хетта. — А она стоит так, словно эта курица ничего не весит.

— Это не курица.

— Все равно.

— Птица символизирует любовь. Девушка готова расстаться с любовью ради любви.

— Ради новой любви? Сомнительное бескорыстие, — нахмурился Моран. — Да и мораль всей историйки тоже выглядит в этом свете весьма двусмысленной. О чем подумают молодые девушки, если увидят такую фривольную картинку? Эдак все подряд начнут отпускать на волю женихов, едва только на горизонте замаячит что-нибудь посолиднее. Хороша же девица — образец для подражания! Завидела лося — все, прощай, лебедушка. «Свобода дороже всего» и другие прекраснодушные глупости. Лети и наслаждайся. А лично меня ждет богатей с большими рогами и толстыми ляжками.

— Ты умеешь на удивление превратно истолковать любой сюжет, — поморщилась Хетта. — У тебя грязный ум.

— Он у меня выдающийся, — возразил Моран. — К тому же он троллиный. Помни о расовых особенностях твоего ученика и никогда не попадешь впросак, женщина… Так, по-твоему, девица не изгоняет лебедя ради лося?

— Это олененок, он символизирует нежность и юность. Лебедь — это любовь. Любовь не держат на привязи, тогда она прочнее всего, — таков аллегорический смысл картины, — сказала Хетта Таваци.

— Ну, так бы и объяснила с самого начала, а то сбиваешь меня с толку! — заявил Моран.

Хетта потянулась к картону.

— Пожалуй, принесу тебе другой образец.

— Нет уж, — запротестовал Моран. — Оставь этот. Я хочу попробовать.

— Он же тебе не нравится!

— Нравится.

— Почему же ты его так извращенно истолковал?

— Во-первых, не извращенно, а по-троллиному. И мы с тобой это только что обсуждали. Ты становишься забывчивой — первый признак неизбежной старческой деградации… Во-вторых, я пытался тебя насмешить.

— Ха, ха, ха. А теперь за работу.

И Хетта подала ему корзину с нитками.

Над «Освобожденной Любовью» Моран работал десять дней. Никто не хотел верить в то, что этот гобелен создал ученик и, более того, — за столь короткий срок. В ответ на восхищенные вопросы Моран горделиво отвечал:

— Я, кажется, заранее предупреждал, что я — Мастер.

Услышав столь самонадеянное заявление, господин Таваци нахмурился:

— Никто не смеет называться мастером, пока не получит подтверждение от гильдии и не обзаведется собственной мастерской.

У Морана было такое хорошее настроение, что он только отмахнулся:

— Да бросьте вы! Подтверждение от гильдии! Кому оно нужно, если факт мастерства налицо…

Господин Таваци вспыхнул, но Моран, смеясь, схватил его за руки и крепко сжал их.