Искусственная ночь (ЛП)

Больно смотреть на туман слишком долго. Он начнет растворяться, если я это делаю, показывая мне проблески мира, который был не совсем правильным. Он был не таким каким должен был быть мир; Мне хотелось кусаться и кричать. Что-то о детях и свечах.

«Сколько миль до Вавилона? — пробормотала я. — Шестьдесят миль и десять.»

«Ш-ш-ш, — сказал голос. — Тебе нужно помолчать. Больше никаких рифм. Больше никаких слов.»

«Ты сможешь добраться туда при свечах?» — о чем она говорит? Слова и туман-вот все, что у меня было.

«Очнись от этого!» — она прошептала и ударила меня. Я замерла. Иногда он бил меня, когда я пела песни, которые ему не нравились. Я никогда не знала, какие песни заставят его ударить меня, пока они не будут спеты, и будет слишком поздно, чтобы взять их обратно. Однажды, когда я пела песню о женщине по имени Джанет и белом коне, на котором ездил ее любовник, он начал бить меня и почти не останавливался. После этого я несколько часов истекала кровью в тумане, и на пальцах у меня, как рубины, блестела яркая кровь.

Мне не нравилось, когда он бил меня. Было больно. И это смутило меня, потому что, как бы я не ненавидела его, я не хотела, чтобы он останавливался. Когда он наносил удары, туман рассеивался настолько, что я могла начать постигать концепции, лежащие за пределами мира, который я знала, вещи более сложные, чем туман и полузабытые песни. Поэтому я съеживалась от ударов и вспоминала, что их вызвало, чтобы заставить его сделать это снова, когда захочу. Всякий раз, когда я была готова рискнуть болью ради здравомыслия. Когда он избивал меня, я ненавидела его. Когда он останавливался, я ненавидела себя за то, что ненавижу его.

Но я всегда заставляла его бить меня снова.

Боли больше не было. Открыла глаза. Туман опустел, медленно кружась. «Привет? — туман поймал мой голос и отбросил его, заглушая песни. — Привет?»

Никто не ответил. Я обхватила себя руками, дрожа сильнее. Это было неправильно: я никогда не была одна. В тумане всегда был кто-то, готовый наказать или успокоить. Они никогда не оставляли меня в покое. Что-то может причинить мне боль. Что-то может меня напугать. Что-то может …

Можно …

Кто-нибудь может меня разбудить.

«Сколько миль до Вавилона? Шестьдесят миль и десять…» — прошептала я. Я вспомнила, что кто-то еще говорил то же самое: женщина с темными волосами и глазами, похожими на туман. Она вложила мне в руку свечу и сказала, Как пройти туда и обратно; она обещала, что свеча защитит меня. Да, опасность есть, всегда, но есть дорога, по которой я могу идти. Я вспомнила маслянистый блеск ее кожи, заостренные ногти, которые так естественно изгибались в когти. …

Луидэд.

Задохнулась, мое сердце колотилось о ребра. Луидэд. Она дала мне свечу и указала на дорогу, которая ослепляет Майкла. Я была в безопасности, пока держала свечу и оставалась на тропинке. Я была в безопасности, пока… о, корни и ветви, что я наделала? Что еще важнее, что я делаю сейчас? Попыталась встать и упала, зацепившись за стул.

«Что ж, это сработало лучше, чем я ожидала,» — насмешливо произнес голос у меня за спиной.

Замерла, перебирая возможные варианты и отбрасывая их. Наконец спросила: «Акация?»

«Это я, а теперь тише. Мне нужно, чтобы ты встала, — ее руки крепко лежали на моих плечах. — Я не позволю тебе упасть.»

«Где я?» — я слышала ее, но не видела; туман закрывал все.

«Личные залы моего мужа, — она помогла мне подняться на ноги. — Все будет хорошо, но тебе нужно двигаться.»

«Ничего не вижу.»

«Ты заколдована — у него есть планы на тебя, и они не включают в себя твой побег. — В ее голосе звучало мрачное веселье. — Закрой глаза.»

Я сделала, как мне было сказано, и она провела мягкой влажной тряпкой по моим векам. Когда давление ослабло, я открыла глаза, щурясь от яркого света. Туман исчез. Мы оказались в маленькой комнате, заваленной сломанной мебелью и грудами гобеленов. Пол был покрыт толстым слоем пыли, и следы вели к креслу, где я сидела. Окон не было, дверь была приоткрыта и не запиралась. Они держали меня в плену, и им даже не нужны были железные прутья, чтобы сделать это, потому что покорилась им. Идиотка.

Акация стояла на коленях передо мной, хмурясь и дразня шрамом на щеке. Она смотрела, как я оглядываюсь по сторонам, и на ее лице было написано беспокойство.

«Ты меня видишь?»

«Да, — ответила я, смотря на нее. — Что он со мной сделал?»

«Он покрыл твои глаза волшебной мазью, приготовленной для того чтобы ослепнуть а не прозреть, — ее улыбка была горькой. — Боюсь, он не очень оригинален, но то, что он делает, он делает хорошо. В том числе и похищает чужие игрушки. "

«Я думала, он бог,» — едва не подавившись словами произнесла я.

«Понимаю, он делает это со всеми, даже с теми из нас, кто должен знать лучшее, — она провела рукой по моим волосам и выпрямилась, сказав, — это канун Дня Всех Святых, и он скоро придет за тобой.»