«Трактат о человеке»[13]
Декарта, который он не публиковал из опасения негативной реакции Церкви на его главный тезис, основан на мысли о том, что наши тела по сути являются машинами, движущимися статуями из плоти и костей, оживленными божественным вливанием души. Часть первая, озаглавленная On the Machine of the Body, проводит явную аналогию между часовыми механизмами, столь популярными в то время, и внутренним устройством человеческого тела: «Мы видим часы, искусственные фонтаны, мельницы и другие подобные машины. Они способны двигаться самостоятельно, несмотря на то, что их сотворил человек. Поскольку я предполагаю, что человек создан Богом, думаю, вы согласитесь, что он способен к большему разнообразию движений, чем я мог бы себе вообразить, и что он проявляет большую изобретательность, чем я мог бы описать». Декарт хотел, чтобы мы считали, что все, чем мы живем – все наши «функции», в том числе «страсть, память и воображение», – происходит «от правильного во всех отношениях и естественного расположения органов, так же, как движение часов или любого другого механизма происходит от правильного расположения его встречных весов и колес».Стиль, которым написан трактат, производит тревожное впечатление. Эта работа полна не столько философии, сколько простой анатомии, и читается как учебник. Декарт настойчиво и многократно обращается к телу и его составным частям будто к «машине», и это звучит отталкивающе. Читая трактат, начинаешь ощущать растущую пропасть между собой и собственным телом, этим сложным сооружением из взаимосвязанных и автономных систем, этого слабого механизма, внутри которого пребывает и господствует человек. Эта идея кажется одновременно совершенно абсурдным и совершенно обыденным свидетельством того, насколько картезианский дуализм за столетия превратился в жесткую ортодоксальную структуру взаимодействия нас с нашими телами (разграничение между «нами» и «нашими телами» кажется во многом результатом деспотичного влияния его философии на наше представление о своих механизмах).
Декарт также волновался о том, что можно считать специфическим явлением модернизма или постмодернизма. Он предавался тревоге о машинах, выдающих себя за человека. В «Рассуждении о методе» (
В 1747 году, примерно через столетие после смерти Декарта, французский врач Жюльен Офре де Ламетри написал весьма противоречивую статью под названием «Человек-машина» (L’Homme Machine). В ней Ламетри решается на радикальный шаг, полностью отбрасывая понятие души и представляя человеческих существ совершенно ничем не отличающимися от животных, которых Декарт представил миру в качестве простых механизмов. Для него человеческое тело было «самостоятельно заводящейся машиной, живым представлением вечного двигателя».
Большое влияние на Ламетри оказала выставка механических автоматов изобретателя Жака де Вокансона – самой известной его работой была механическая утка, которая могла клевать зерно и переваривать его с последующим подобием дефекации. «Если бы не гадкая утка Вокансона, – резко заметил Вольтер, – у нас бы не было ничего, чем могли бы гордиться во Франции». Вокансон также создал человекоподобные механизмы, которые были призваны производить не фекалии, а утонченное искусство, например игру на флейте и тамбурине.
Именно благодаря популярности созданий Вокансона термин «андроид» вошел в обиход. Первый том «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера содержал подробное описание автоматизированного флейтиста Вокансона в статье «Андроид» (Androïde): в ней говорится об «автомате в виде человека, который при помощи определенных расположений струн выполняет определенные функции, внешне напоминающие функции человека».
В произведении «Человек-машина» (L’Homme Machine) Ламетри высказывает мнение, что автоматы способны не только на фокусы. «Потребовалось бы больше инструментов, – пишет он, – больше винтиков, больше пружин, чтобы показать движение планет, чем чтобы показать время; Вокансону потребовалось больше артистизма, когда он создавал свою флейтистку, чем когда он создавал утку; ему бы потребовалось еще больше, чтобы сделать говорящую машину, создание которой теперь не может считаться невозможным, особенно в руках нового Прометея».