Искусственный интеллект и будущее человечества

По его словам, старение – это человеческая трагедия невообразимого масштаба. Это чертово массовое убийство, методическое и всестороннее уничтожение каждого человека, а он был одним из той малой горстки людей, всерьез воспринимающих смерть как гуманитарную катастрофу.

Таково было заявление Обри. Расчетливое, страстное, результативное.

Он сказал:

– Каждый день приближает меня к победе над старением, я спасаю сотни тысяч гребаных жизней!

Он поставил кулак на столешницу. И добавил:

– Это тридцать «событий одиннадцатого сентября» каждую неделю! То есть я предотвращаю гибель тридцати Центров международной торговли.

Наука регенеративной медицины была сложной, но у Обри в распоряжении был набор упрощений для неосведомленного собеседника. Излюбленным метафорическим приемом было предложение подумать о своем теле как об автомобиле – сложной системе сопряженных механизмов, которые благодаря регулярному обслуживанию могут сохраняться до бесконечности в состоянии, пригодном для эксплуатации.

– В целом человеческие тела – это машины, – так он выразился на конференции TED в 2010 году. Сама идея так называемого техосмотра заключалась в проведении регулярных плановых обследований организма, устранении проблем на ранних стадиях, которые позволят отсрочить старость как непоправимый колоссальный ущерб.

– Все сводится к возвращению клеточной и молекулярной структуры тела к более раннему состоянию, – объяснил он мне. – Чаще всего для этого требуется восстановить клетки после разных повреждений, которые тело наносит само себе с момента рождения – это неизбежное следствие функционирования нашего организма.

Затем он объяснил свою концепцию проекта SENS, состоящую из двух частей. Текущий проект SENS 1.0 в основном включал в себя разработку методов лечения, которые, как утверждал Обри, при достаточном финансировании удастся создать в течение ближайших двух-трех десятилетий. По его словам, такие технологии смогут дать тридцатилетним сегодня людям, таким, как и он сам, еще тридцать лет здоровой жизни. Большинство его коллег-геронтологов считали такой прогноз излишне оптимистичным, хотя некоторые признавали ценность его утверждений.

SENS 2.0 – это, по существу, проект перехода концепции longevity escape velocity на научно-фантастическую почву.

– После этих отправных тридцати лет, – говорил он, – те же самые люди продолжат поиски дальнейшего омоложения и инновационных методов лечения разных заболеваний: медицина к тому моменту значительно продвинется вперед, ведь тридцать лет – это очень много с точки зрения любой науки. И поэтому я практически на сто процентов уверен, что во второй раз мы сможем омолодить этих людей еще более эффективно. А это наводит на мысль, что так мы сможем всегда быть на шаг впереди проблемы смерти, пока, наконец, не сможем возвращать людей в их биологические двадцать или тридцать лет бесконечно. Что, по самым скромным подсчетам, прямо ведет к продолжительности жизни, исчисляемой в четырехзначных числах.

– Ты сказал «четырехзначных чисел»? – спросил я, через стол пододвигая свой диктофон к его экстравагантной бороде. – Как, в тысячах лет?

– Да, – сказал он. – Хотя это, как я уже сказал, консервативный прогноз. Это, конечно, совершенно очевидно. И все логично. Геронтология начала подходить к мысли, о которой я и говорю: восстановительные процедуры – это лучший способ преодоления последствий старения. Но они не хотят рисковать своим финансированием из-за связи с понятием радикального продления жизни, которое воспринимается как полная научная фантастика, даже несмотря на то, что, как я уже сказал, она вполне логична.

– Давай проясним, – сказал я. – Мне около тридцати пяти. Каковы мои шансы, по твоему мнению, дожить до тысячи лет?

– Я бы сказал, возможно, чуть больше пятидесяти процентов, – ответил он, допив пиво. – Слишком многое зависит от уровня финансирования.

Обри извинился и отошел к барной стойке, а я, сидя за столом в одиночестве и потягивая кофе, пытался переварить услышанное. Было что-то знакомое и тревожное в его логических заключениях, в очевидно рациональных расчетах, которые, и я не мог этого не заметить, привели к совершенно иррациональному выводу. Но моя неосведомленность в генетике и геронтологии препятствовала хоть какому-то адекватному обоснованию моего скептицизма, и, не только из вежливости, я почувствовал необходимость поделиться с Обри мыслью, что его речь звучит для меня совершенно безумно.

Обри вернулся с пинтой пива. Я прямо сказал ему, что не верю в возможность того, что он или кто-нибудь еще придумает лекарство от смерти.

– Ну а почему бы и нет? – спросил он, прищурившись за ободком бокала и пронзительно взглянув на меня.