– Я верю, – пояснила она, – что смерть от старения – это самая большая проблема, стоящая перед человечеством. Но я не говорю об этом, когда обсуждаю с людьми инвестиции или венчурный фонд. Есть все основания принимать радикальное продление жизни как культ. Люди не видят радикальное продление жизни как инвестиционную модель. Если вы не близки к науке и у вас нет полного понимания наших возможностей, то такая концепция кажется безумием.
С точки зрения ближайших инвестиционных перспектив Лора была особенно увлечена лекарствами, уже выпущенными на рынок. Она пояснила, что, в частности, лечение диабета демонстрирует неиспользуемый потенциал увеличения продолжительности жизни организмов.
– Есть странная связь, – рассказала она, – между инсулином, уровнем сахара в крови и продолжительностью жизни, но мы еще не выяснили, какая точно.
Лора была особенно рада препарату для лечения диабета второго типа под названием «Метформин», который предотвращал выброс лишнего сахара в кровь и замедлял скорость обновления клеток. Она рассказала, что экспериментальным путем была значительно увеличена продолжительность жизни мышей. Вскоре после нашего разговора я прочитал новость о том, что Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США одобрило проведение пятилетнего и семилетнего клинических испытаний метформина на людях, они будут проводиться в медицинском колледже имени Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке под названием Targeting Aging with Metformin (TAME). Я изучил материалы в Google News о лекарствах и обнаружил интервью с Лорой в журнале The Telegraph – с «ученой-вундеркиндом, возглавляющей исследования «магии» лекарств против старения». Над фотографией Лоры, работающей в лаборатории, был классический заголовок-вопрос: «Станет ли эта таблетка ключом к вечной молодости?»
Примерно через неделю после своего третьего дня рождения мой сын стал интересоваться смертью: он начал проявлять особенный интерес к нашей возможной смерти, моей и моей жены. Услышав упоминание о своей прабабушке, он сразу же заинтересовался, кто она и где сейчас. Не будучи религиозными людьми и не желая врать ему, мы понимали, что нам ничего не остается, кроме как сказать, что ее больше нет рядом, потому что она умерла еще до его рождения. На тот момент он уже был знаком с понятием смерти, но только в абстрактном смысле – как с чем-то, что может случиться. На самом деле мы рассказали ему о смерти прежде всего с целью предостеречь его от попадания под автомобиль. Мы сказали ему, что если его собьет машина, то на этом все будет кончено. Его не станет.
Всех бы не стало, сказали мы. Конец.
Вуфи, собака двоюродных братьев моего сына, недавно умерла от старости, но, вместо того чтобы пытаться объяснить ему, что она просто легла на кухонный пол и прекратила существование, мы сказали, что по неосторожности она была сбита машиной. Бууух! Нет больше Вуфи.
Но теперь он хотел узнать, почему умерла его прабабушка по материнской линии.
– Она была невнимательной? – спросил он.
На этом вопросе мы невольно хихикнули, но, в конце концов, это было совершенно не смешно. К тому времени бабушка моей жены уже давно умерла, и, пока она была жива, я общался с ней всего несколько раз. Но тогда я почувствовал слабую и скрытую волну печали по ее потере, ужасную предопределенность смерти. Я попытался вспомнить, как она выглядела, но мог лишь воссоздать более или менее общий образ пожилой женщины. Маленькая, с белыми волосами, в очках. Была ли трость – крайняя форма неравенства?
Мы объяснили ему, что это случилось не столько из-за ее беспечности, сколько из-за того, что она становилась старше и старее. Когда люди становятся старше и старее, рассказали мы, они умирают.
И это было для него новостью. Смерть, насколько он знал до этого момента, – это то, что случается с людьми, если их собьет машина. Или, по более захватывающему сценарию, это то, что случается с плохими парнями, когда в них стреляют хорошие парни.
Он хотел знать, станем ли мы когда-нибудь очень и очень старыми и умрем ли.
И у нас не было другого выбора, кроме как сказать ему, что да, когда-нибудь мы станем очень и очень старыми и умрем, но это случится очень и очень нескоро. До этого момента еще так долго, объясняли мы ему, что когда это случится, то не будет казаться таким ужасным. Но он с самого начала был категорически против такого расклада. Он не хотел, чтобы мы становились очень и очень старыми и умирали. Даже когда-нибудь. Даже очень и очень не скоро.
Однажды вечером, когда жена укладывала его спать, он снова поднял этот вопрос.
– Мамы и папы действительно стареют и умирают? – спросил он.