Искусственный интеллект – надежды и опасения

Искусственный интеллект – вовсе не то, о чем возмечтали художники, узнав о кибернетике, когда была опубликована книга Норберта Винера «Кибернетика и общество. Человеческое применение человеческих существ» (1950). Поначалу те художники, которые вливались в ряды «кибернетистов» в 1950-е и 1960-е годы, имели крайне ограниченный доступ к «мыслящим машинам». Более того, инженеры-творцы вовсю мастерили черепах, жонглеров и роботов-младенцев, реагировавших на свет, а отнюдь не гигантский мозг. Используя макеты, медную проволоку, простые переключатели и электронные датчики, художники поспешили последовать за кибернетиками, принялись создавать скульптуры и пространственные среды, имитирующие интерактивное восприятие, – это были аналоговые движения и интерфейсы, больше ассоциировавшиеся с инстинктами и послевоенной сексуальной свободой, чем с автоматизацией производства знаний. Ныне же, маскируясь идеологией «интеллекта свободного парения», не обремененного ни аппаратным обеспечением, ни плотью, ИИ «забыл» раннюю стадию восприятия кибернетики художниками. Однако воззрения тех лет заслуживают повторного рассмотрения; ведь они моделировали отношения с «машинным филумом»[216], по выражению французских философов Жиля Делеза и Феликса Гваттари, то есть с тем, как люди мыслят и чувствуют себя в телах, связанных с физическим, материальным, эмоционально стимулирующим и сигнализирующим миром.

Может показаться, что сегодня кибернетика превратилась во «всеохватный» дискурс, но появление ИИ далеко не предопределено. Само слово «кибернетика» отражало послевоенное стремление к обновлению, в том числе обновлению идей четырехвековой давности: тут и концепция обратной связи, и затухание колебаний, и биологический гомеостазис, и логические вычисления, и системное мышление; все это обсуждалось с эпохи Просвещения (а промышленная революция лишь стимулировала обсуждение). Достаточно упомянуть поименно Декарта, Лейбница, Сади Карно, Клаузиуса, Максвелла[217] и Уатта. Впрочем, изобретенное Винером слово разошлось широко[218]. Нынешнее повсеместное употребление префикса «кибер-» подтверждает желание разобраться в запутанных отношениях между людьми и машинами и как можно строже их определить. Для Винера все «кибернетическое» сводилось к «управлению и связи в животном и машине». Но благодаря цифровой революции «кибернетика» вырвалась за пределы сервомеханизмов, контуров обратной связи и переключателей, теперь это и программное обеспечение, и алгоритмы, и киборги. Творчество художников-«кибернетистов» затрагивает новые формы поведения, ускользающие от внимания ИИ в его текущем состоянии.

Что касается этимологии слова «кибернетика», Винер обратился к древнегреческому языку и заимствовал слово в значении «кормчий» (κυβερνήτης, kubernetes), означавшее того, кто правит судном, полагаясь на силу и чутье, кто повелевает, так сказать, волнами, знает повадки ветра и командует рабами, которые бездумно (механически) взмахивают веслами. Греческое слово, вообще-то, уже успело проникнуть в современный английский через латынь (от kuber– до guber-, так появились слова «губернаторский» и «губернатор»); это тоже характеристика человеческого управления, и Джеймс Уатт использовал ее в XIX столетии при описании устройства управления скоростью парового двигателя. Выходит, кибернетика как научная дисциплина опиралась на давние идеи «сопряжения» людей с механизмами – и обобщила эти идеи в прикладной науке. Три базовых принципа Винера (управление, контроль, коммуникация) зиждились на вероятностной математике, что позволяло формализовать системы, равно биологические или механические, которые в теории рассматривались как способы обработки информации для воздействия на окружающую среду (этакая «мускулистая повестка», которой часто пренебрегают в изложении истории развития ИИ).

Но этимологическое описание вряд ли способно передать тот восторг, который охватил исследователей – среди последних были математики, биологи-теоретики (Артуро Розенблют), специалисты по информационной теории (Клод Шеннон, Уолтер Питтс, Уоррен Маккаллок); на общество обрушился целый поток междисциплинарных проектов и публикаций, суть которых менялась не только по мере развития самой дисциплины, но и вследствие новых способов взаимодействия людей с техносферой. Еще Винер писал: «Мы настолько радикально изменили нашу среду, что теперь должны изменить себя, чтобы выжить в этой новой среде». Актуальный вопрос звучит так: как нам модифицировать себя? Движемся ли мы в правильном направлении – или сбились с пути, сделались инструментами наших инструментов? Изучение ранних этапов истории взаимоотношений творцов с кибернетикой, возможно, поможет возобновить движение к менее опасному и более «этическому» будущему.