В них мы стремимся познать, как и в творениях Гения, глубинное содержание человека, а также и его нации.
В этих словах мы понимаем суть галльского гения, иронию души, сверкнувшую как божественным лучом над слабостью тела. Это самосоздание героя, в котором он сам на себя смотрит и с болью смеётся над своим страхом…
Мак-Маон[70]
, англичанин по происхождению, стоял во главе штурма Севастополя в Крымской войне. Когда солдаты преодолевали первые укрепления, он был среди них, стоял лицом к вражеским пулям. И на совет поберечься от огня он ответил:Эта фраза, в которой сосредоточена высшая смелость, открывает гений Севера в его героическом проявлении.
При Алфаррубейре[71]
наш Герцог де Авраншеш, увидев своего брата по оружию мёртвым и чувствуя, что устал сражаться во имя верности, воскликнул, отдавая себя копьям негодяев:Тюренн перед Смертью насмехался над страхом своего тела; Мак-Маон поставил перед лицом Смерти своё холодное безразличие; Алвару Важ де Алмада призвал смерть как освободительницу души, а своей человеческой слабости послал печальные слова прощения.
Если эта фраза возвещает желание покинуть место, где празднует триумф невежественный плебс, то она показывает также религиозную сущность души отечества, находя в Боге движущую силу своей энергии. Также и Дон Себастьян при Алкасере, потеряв всякую надежду, обратил взор к Небу. И та же самая безнадёжность сказала позднее в Лиссабоне устами Эркулану[72]
:Религия
Между Поэзией и Религией есть крепкие родственные связи. Подлинное поэтическое чувство всегда религиозно, потому что трансцендирует реальность, не отнимая у неё её природы.
Бог – это бесконечный Человек. И поэт разговаривает среди людей на языке Бога, чтобы они узнали свою возвышенную природу и нравственно совершенствовались. Поэт, помогая душе народа в её мучительном и неясном труде собственного раскрытия, указывает ей Божественный курс, которому она должна следовать, разжигая в её сердце все чувства, которые освещают вечной ясностью бедные человеческие сумерки.
Поэт был первым посредником в разговоре людей с Богом. И с этого момента люди могли воспринять за пределами своего животного существования другое существование, более прекрасное, тот далёкий центр притяжения, к которому им следует направлять свои самые высокие стремления.
Религиозный человек будет жить радостно, потому что он будет жить всю свою жизнь, не отделяя её от смерти. Радость жизни – это проживание жизни в абсолюте. Если что нас и печалит и омрачает, то это жизнь, которую мы оставляем, она нас обижает, огорчает… Если что в нашем устройстве и замещает телесные сумерки, то это способность трансцендентной мечты, которая возносит нас к Богу, Семье, Отечеству и велит нам радостно исполнять закон жертвы.