Искусство и путь по-японски. 45 дорог к медитации и красоте

«Утсурой» еще один термин, обозначающий непостоянство природы бытия. Он указывает на эфемерность жизни, на то, что она подобна отражению в зеркале… практически не оставляет следов на отражающей поверхности. В кадо таким образом описывается понимание глубокого смысла и внутренней красоты непостоянства цветов в букете, которого достигают как мастер, так и тот, кто любуется его работой. Представьте поблекшие цвета опадающих листьев. Тот, кому аккуратное составление композиции из цветов, которые скоро завянут, превратятся в пожухшие обрывки, кажется бесполезной тратой времени, не понимает того, что просто не существует никакой формы искусства, не подверженной влиянию времени. Такой человек находится во власти иллюзий.

Идея непостоянства находит свое подтверждение и выражение во многих аспектах японской культуры. На протяжении долгих веков японцы носили сандалии, изготовленные из соломы. Они довольно быстро изнашивались, и потому во время долгих путешествий их можно было купить практически на каждом шагу. Одежда очень часто представляла собой набор тканевых полосок, сшитых вместе, которые по мере необходимости можно было оторвать и использовать в качестве тряпки. В традиционном японском доме бумажные панели шоджи менялись дважды в году. Точно так же и соломенные маты обновлялись каждую осень. Эти и другие примеры показывают, что японцы чувствуют себя достаточно комфортно в условиях постоянных перемен.

Непостоянство, отстраненность, жизнь настоящим, объединение сознания и тела в моменте, выходящем за рамки времени, — все это представляет собой выражение таких эстетических идеалов как уединенность саби, «сентиментальная грусть», ассоциируемая с моно но аваре (иногда просто аваре). Это идеи, которые делают японцев по-своему уникальными, но в то же самое время указывают на нечто трансцендентное, превосходящее все границы, — созидание и разрушение, каждое из которых неизбежно приводит к своей противоположности, непрекращающийся танец ин-йо, не рожденный и не умирающий неделимый абсолют, представляющий собой вечный пульс жизни и смерти.

ЕДИНСТВО С МИРОЗДАНИЕМ

Все упомянутые выше принципы объединяются одной важной идеей — пониманием нашего внутреннего, врожденного единства с мирозданием, или природой. Человек настолько же сильно связан с природой, насколько и отдельно взятая волна с морем. Каждая волна уникальна, существует какое-то мгновение, поднимается, берет свое рождение в море и туда же возвращается. Море и его волны это одно целое.

Точно так же человек представляет собой единое целое с природой, вселенной. Внутри у нас находится сама суть мироздания — Ки; каждый отдельно взятый человек это вселенная в миниатюре. Но чтобы действительно понять это, надо не просто услышать или прочитать об этом. Вы не можете почувствовать ветер, прочитав о нем. Только теоретическое понимание, не подкрепленное практическим опытом, что называется, из первых рук, без своего реального воплощения, только усиливает разрыв между сознанием и телом, это конфликт, когда сознание «знает» как, а тело не может сделать. Это приводит к иллюзорному пониманию, к обману вместо того, чтобы помочь достичь гармонии с абсолютом мироздания, который безграничен и вечен. В этом состоянии гармонии мы лично, напрямую познаем безграничность и вечность природы. Как и в случае с волной и морем, гармония с вселенной означает состояние, в котором нет ни начала, ни конца, ни боли, ни страданий. Это всего лишь непрекращающийся момент, лежащий вне границ времени и вне дуальности мира.

Например, в кадо подобная гармония достигается, когда мастер начинает понимать рисунок развития цветка и характеристики растений, с которыми он работает. Но в данном случае это не просто понимание характера определенного растения, применяемого в работе, но более глубокий уровень понимания духа, Ки, самой природы.

В бонсай, суйсеки и обустройстве традиционного сада японец старается понять внутреннюю природу дерева, камня, ландшафта и создать, таким образом, работу, которая бы отражала саму суть вещей, а в конечном итоге — суть самой природы. Его работа начинается с попытки понять фундаментальный характер предмета, с которым он работает, а затем он переходит к «лепке» материала, пытаясь интенсифицировать эти внутренние черты, как можно полнее выразить характер объекта своей работы. Японский садовник работает «с песчинками», но постепенно в процессе того, как он что-то убирает или подрезает, придает форму, он открывает все новые грани прекрасного — то, что изначально присуще природе, но что было скрыто под множеством форм.