«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

В глубине заливчика, под скалой, подточенной волнами у основания, между глыб, с которых свешиваются длинные сине-зеленые водоросли, двое мужчин, один юный, другой пожилой, но все еще крепкий, опираясь на борт лодки, ожидали прилива, что поднимался медленно, лишь слегка тронутый умирающим ветерком. Вздуваясь возле борта, волна вяло накатывалась на песок, слабо и нежно бормоча. Чуть погодя лодка стала удаляться от берега и направляться в море, с задранным носом, оставляя за собой ленту белой пены. Старик у руля глядел на паруса, которые то надувались, то опадали, подобно усталым крыльям. Взгляд его, казалось, искал некоего знака на горизонте и в неподвижных облаках. Затем он вновь погружался в свои мысли, и на его смуглом челе отражалась вся жизнь труженика и тяжкая борьба, не способная заставить его дрогнуть. Отлив прочерчивал в спокойном море ложбины, в которых играли буревестники, изящно качаясь на сверкающих, свинцового цвета волнах. Сверху прилетали чайки, вонзаясь в воду, словно стрелы, а на черной оконечности одной из глыб, застыв, отдыхал баклан. Малейшее происшествие, легчайшее дуновение, проблеск света меняли все эти сцены. Юноша, думавший о своем, видел все это как во сне. Его душа колыхалась и парила под звук рассекаемых волн, похожий на ту монотонную, негромкую песню, которой кормилица убаюкивает младенца. Внезапно он стряхнул грезы, глаза его загорелись, воздух наполнился его звонким голосом: Пахарю – поле, охотнику – лес, рыбаку – море с волнами, и рифами, и бурями. Над головой у него – небо, под ногами у него – пропасть, он свободен, он не знает другого хозяина, кроме себя самого. Как она повинуется его руке, как она летит по беспокойной равнине, хрупкая лодка, движимая дуновением воздуха! Он сражается с волнами и покоряет их, он сражается с ветрами и укрощает их. Кто сильнее его, кто могущественнее его? Где границы его владений? Достигал ли их хоть кто-нибудь? Повсюду, где простирается океан, Господь говорит ему: Вот, это все твое. Сети его сбирают в глубине вод живую жатву. Бесчисленные его стада тучнеют на пастбищах, скрытых под морями. В них распускаются лиловые, синие, желтые, пурпурные цветы, взгляд его ласкают облака с их обширными пляжами, прекрасными голубыми озерами, протяженными реками, и горами, и долинами, и невероятными городами, то погруженными в тень, то освещенными закатом со всей его роскошью. О, как она сладка мне, жизнь рыбака! Как я люблю ее жестокие битвы и мужественные радости! Но когда ночью порыв ветра вдруг сотрясает нашу хижину – матушка, сердце твое сжимается от ужаса! Ты встаешь и, вся дрожа, молишься Деве, охраняющей несчастных моряков! Ты преклоняешь колени перед ее образом, и слезы текут по твоему лицу при мысли о сыне, которого вихрь уносит в сумрак, к подводным камням, от которых доносятся жалобы усопших, смешанные с голосом бури. Храни нас, Господь, ибо лодки наши так малы, а море Твое так велико![31]