Искусство издателя

Сначала реакция была медленной и неясной: не только в 1965 году, когда мы опубликовали Кубина, но и в 1972 году, когда мы издали Крауса. Один видный деятель в мире издательского дела [речь шла об Эрихе Линдере, который в те годы был, возможно, самым значимым литературным агентом в мире и, безусловно, самым просвещенным. – Авт.] предсказал тогда, что Крауса мы продадим экземпляров двадцать. Сегодня вышло уже четвертое его издание. Но наиболее очевидный пример увлечения великим австрийским автором создал Йозеф Рот, о котором можно сказать, что Италия – это единственная страна, где сегодня фамилия Рот сразу вызывает ассоциации с австрийским именем Йозеф, а не с американским Филип. Но сейчас я не хочу вспоминать успех, которого в последние годы добились многие авторы из Какании и уж тем более некоторые из их книг, которые выпустило Adelphi. Я вспоминаю день, когда вышла статья Альберто Арбазино, в которой говорилось, что издательство Adelphi должно было бы называться Radetzky. В тот день у меня возникло впечатление, что круг замкнулся: зверь Радецкий превратился в нашего тотемного предка. Его армия, облаченная в блестящие мундиры, теперь рассеяна и представляет собой армию литературную и невидимую, чьим последним офицером, возможно, был, сам того не зная, Фред Астер, которого, на самом деле, звали Фредерик Аустерлиц и который действительно был сыном австрийского офицера. Для меня крест, который я сегодня получаю, это своего рода знак, доставленный мне из той невидимой армии».

Еще были книги, которые, казалось, были рождены для Библиотеки. Однажды Анджелика Савинио прислала нам неизданную рукопись отца. Это была «Новая энциклопедия». Не удовлетворенный всеми энциклопедиями, Савинио собственными руками создал свою. Первая статья – «Абажур». Уже это пленяло. Далее книга плавно текла, с бесчисленными замечаниями, исполненными блестящего ума и иронии, в приятном то мрачном, то сардоническом стиле. Савинио хотел преобразить форму энциклопедии – анонимную и коллективную по определению – в выражение самой сильной идиосинкразии – трудно представить себе нечто, более соответствующее определению уникальной книги. К тому времени из Савинио мы издали только «Мопассана» и «Другого», не поддающуюся определению, брызжущую талантом книгу, которую еще Дебенедетти пытался включить в серию Silerchie. Остальные произведения Савинио канули в небытие. Его имя окружал широкий ореол молчания. В литературных генеалогиях оно никогда не появлялось. И, тем не менее, он всех знал, неустанно писал для самых известных газет и журналов. Но против него работал старый, смертельный счет. Безымянный голос повторял вновь и вновь: «Савинио? Он слишком умен». Судя по всему, ему не хватало того здорового тупоумия, которое некоторые по-прежнему считали свойством настоящего художника. Разумеется, были и другие причины, чтобы отвергать его. Прежде всего, его способность быть отделенным от окружавшего его литературного общества, его непредсказуемая трактовка чего угодно, от абажура до яда от крыс (последняя статья его «Новой энциклопедии»). Но как раз благодаря этим порокам он и был нам так дорог. Поэтому Савинио на всех парусах ворвался в Библиотеку со своей «Новой энциклопедией», которую можно было бы счесть самой подходящей энциклопедией для пестрого племени, что предшествовало ему в серии.

Публикация Йозефа Рота обозначила четкую и решительную коррекцию нашего курса. В своей наиболее радикальной версии идея Базлена об уникальной книге противостояла идее произведения. Для Базлена момент, одна-единственная деталь была намного важнее произведения с его ответвлениями. Это была очень смелая, далеко идущая мысль, и, возможно, время для нее еще не наступило. Но что нам было делать с Ротом? «Склеп капуцинов» был одним из его главных романов, но для того, чтобы его по-настоящему понять, нужно было встроить его в череду остальных романов, в том числе и не менее замечательных. Рот – автор, демонстрирующий такую повествовательную сцепленность, какая мало кому присуща. Поэтому с 1974 по 1994 год, год за годом, мы издали все художественные произведения Рота (далее мы перешли к его великолепной публицистике). С тех пор, как только позволила ситуация с правами, мы стали придерживаться подобного подхода и в случае некоторых других писателей: Бликсен, Борхеса, Набокова, но еще и Моэма и, наконец, при издании впечатляющего количества сочинений Сименона.

Я писал эти замечания об обложках, когда New York Times Magazine опубликовал длинный репортаж Кевина Келли (который сразу назвали «манифестом») под названием «Что случится с книгами?» Газета характеризует Келли как senior maverick[9] журнала Wired, а значит, по определению человека авторитетного.