Искусство кончать молча

Но какой же, оказывается, глубокий смысл заключён в простом слове «кончить»! Недомыслил ты, учёный капитан Гаргулия, когда посчитал, что умение кончать — прежде всего наука. «Морталистика», бляха. Впрочем, и для майора РУОПа игра с кнопкой была поначалу спортом. Тогда как на самом деле это не только наука или спорт, но и высокое искусство… А чехольчик и правда придётся мыть, подумал Витя с озабоченностью…

Досматривать кино не стал: смылся, пока никто не застукал.

Хрен вам, а не «слухач», ликовал он. Нет больше ключевого свидетеля, не будет вам показаний, обломались, сучары.

Вельможа

В кабинете Храповского стоял бюст Дзержинского.

А не посмотреть ли, что внутри? Бюст — полый! Почему такая простая идея не пришла в голову раньше?

Лень было вставать…

Виктор сидел в начальском кресле. Перед ним помещался длиннющий стол для планёрок с рядами железных стульев. Смотрел Витя на этот стол и примерялся: как рассаживаются перед ним подчинённые, — с кирпичными мордами и с поджатыми мошонками, — а он, царь и бог, вершит суд и право, кроет в задницу тех, кто провинился, а провинился, по определению, каждый…

Сила, прущая из штанов, способствует мечтаниям.

За спиной висел на стене фотопортрет Президента России: его неодобрительный взгляд ощущался затылком, однако повернуться и показать «fuck» этому начальнику начальников тоже было лень.

Пришёл сюда Неживой за видеосистемой. Надо же было хоть чем-то, хоть как-то расслабить симпатичную бабёнку, если уж со спиртным по нулям. Её напряжённое непонимание ощущалось буквально сквозь стены. А у Храповского в шкафу пряталась казенная видеодвойка, совмещенные видеомагнитофон и телевизор, — именно то, что поможет наконец перейти к основной программе вечера.

Ключ от кабинета у Вити, разумеется, был, — по согласованию с шефом. Полковник доверял своим любимчикам, коих отбирал по делам их, а не по родству.

И вот, оказавшись в этом логове мелкого хищника, тихом и столь уютном, майор испытал острую потребность перевести дух.

Взять паузу.

На столе перед ним лежала писулька, которую чудак Гаргулия так и не докончил, а также его диктофон. Не то чтобы Неживой внезапно вспомнил про существование этих документов (всё время помнил), просто раньше — важным не казалось. А теперь наконец руки дошли. Да и неловко перед покойным: старался же человек…

* * *

«Ирина! Если ты это читаиш, значит миня уже нет в живых. И убила миня ты, родная моя. Какже я люблю тибя если прощаю даже это. Я простил тибе Лацкана и всех кто был до него, кто был паралелльно с ним, паралелльно со мной и перпиндекулярно нашему счастью. Простил и этот последний случай в ванной когда мне, впервые, повезло застать тибя с другим. На моем же дне рождения, в моем же доме! Ты со своим „магистром“ думала я пьян и нивминяем. Я и правда пошол в ванную не за тобой, а, чтобы, голову сунуть под воду. И теперь картинка эта — чужая рука у тибя в трусах — гноиться в моей памяти как заноза. Но я вовси ни о том, что мне больно и плохо. Просто если-б ни этот канфуз, так бы и клеймила ты миня параноиком, отрицая очивидное. Ты, родная моя, больная дрянь. А я больной дурак. Так и прожили жизнь.

Ни могу забыть историю с сектой и, не только потому, что инженерно-техническую экспертизу артифактов поручили мне. Это ведь ты донесла про истребитель. Думала не знаю? Знаю. В тот самый миг, ты и убила миня, дурёха. А какие были пирспективы, сохрани мы с тобой втайне все, что я обнаружил! Подумаешь, господин Лацкан копыта откинул, зато я остался-бы и первым, и единствинным испытатилем.