Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Собственно в Ереван он переезжает только в 1921 году, и это уже приглашение новой власти: художник организует Государственный музей археологии, этнографии и изобразительного искусства, принимает участие в создании Ереванского художественного училища и Товарищества работников изобразительного искусства, сочиняет герб и флаг новой республики. Далее – по списку: все причитающиеся первому армянскому художнику ордена и звания, почет и уважение. Его именем, именем народного художника СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственной премий открывали в Армении любые двери. Сам он посмеивался, но помогал и ближним и дальним: кому к хорошему врачу в Москву устроиться, а кому и с начальством проблемы уладить. Если смотреть издалека, то вроде и с творчеством все тихо и гладко. Вот только в 1937‐м уничтожаются портреты, написанные им для декоративного панно для армянского павильона на Всемирной выставке в Париже (модели репрессированы). Вот только за пять предвоенных лет Сарьян пишет меньше десятка полотен, а за пять лет войны – больше двухсот. Он отказывается делать портрет Сталина, сославшись на то, что пишет исключительно с натуры, а над своей картиной с демонстрацией в Москве, возглавляемой Сталиным, грустно посмеивается: «Я нарисовал там много людей. И сто первым – его».

Самая большая загадка Сарьяна – его бесспорный вроде бы для нас фовизм. Поверить в то, что он не учился в Париже, очень сложно. Но это факт: он и Гогена с Матиссом увидел в Москве только в 1906‐м. А уж в Париже пожил и вовсе ближе к своим пятидесяти. Его поразительный цвет не ученического, а какого-то парадоксально естественного происхождения. Это просто сам Сарьян. Одним из первых эту естественность отметил Максимилиан Волошин, написавший в 1913 году в «Золотом руне», что вместе с Сарьяном окончился «бездушный ориентализм». Точку в отделении Сарьяна от всех и вся поставил сочинивший предисловие к каталогу Парижской выставки 1928 года именитейший критик Луи Воксель: «Сначала Сарьян нарисовал Армению, а уже потом ее создал Бог».

12 марта 2010

Первый советский художник

Ретроспектива Александра Дейнеки, ГТГ

Нынешняя выставка – высшая точка в широкомасштабном праздновании 110-летия со дня рождения Александра Дейнеки. Прошлым летом в той же Третьяковской галерее прошла роскошная выставка графики, издан более чем изобильный 500-страничный фолиант. Планируются выставки в Tate Modern и, может быть, в Гуггенхайме, но именно экспозиции в Третьяковке и после в Русском музее призваны доказать то, о чем многие догадывались, но о чем еще десять лет назад невозможно было сказать вслух. Что Александр Дейнека, певец футболистов, авиаторов, сталеваров, плотников и обороны Севастополя, не просто один из главных советских художников, а именно что первый советский художник.

Начать юбилей Дейнеки с показа его графики было чрезвычайно удачной идеей: Дейнека прежде всего график, и его живопись (включая мозаики и фрески) зачастую графична на грани фола. Однако сегодня Третьяковка предлагает иную, куда более помпезную и концептуальную подборку. Сто пятьдесят главных, самых хрестоматийных, абсолютно узнаваемых произведений художника из музеев, хранящих лучшие собрания его работ (прежде всего из самой ГТГ, Государственного Русского музея, Курской картинной галереи им. А. А. Дейнеки), призваны рассказать о том Дейнеке, которого как бы все знают. Никаких открытий – только иной взгляд.

С одной стороны, этот Дейнека все тот же сын курского железнодорожника, участник Гражданской войны, блистательный ученик Владимира Фаворского во ВХУТЕМАСе, один из лидеров ОСТа, наивный и косноязычный, насмешник и безбожник, боксер и любитель футбола, поклонник Микеланджело и Маяковского, автор мозаик на станции метро «Маяковская», регулярно поругиваемый властью и ею же награждаемый «формалист», легко пропускавший через себя кучу чужого искусства, выдавая на-гора нечто свое. Этот Дейнека все тот же конформист и певец социализма со всеми его мифами и героями, создатель, пожалуй, самого убедительного портрета нового советского человека. С другой стороны – последние двадцать лет заставили многих специалистов посмотреть на классическое советское искусство с позиций большой истории искусства. При желании, например, в знаменитой двухъярусной «Обороне Петрограда» можно увидеть плагиат «Выступления йенских студентов на освободительную войну в 1813 году» Фердинанда Ходлера. А можно – идеально сочиненную композицию, изобретательно вобравшую в себя и Ходлера, и традиции лубочной картинки с их разнонаправленным движением, и фирменную остовскую ритмику. В «Утренней гимнастике» видят цитату из «Прилива и отлива» не самого именитого художника Третьего рейха Эрнста Цобербира. В римских этюдах Дейнеки возникает тень итальянских футуристов. А за всеми фирменными дейнековскими обнаженными каменной стеной стоят столь же фирменные образы героев фашистского искусства Италии и Германии.