Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

К 57-летнему фламандцу Яну Фабру больше всего подойдет слово artist в самом расширительном смысле. Он знаменитый театральный режиссер, очень востребованный художник, скульптор, график и перформансист, способный совладать почти c любым художественным форматом и уж точно с любым предоставленным ему помещением. Ему что Лувр, что греческие развалины, что небольшая галерея, что королевский дворец, что парламент, а что центр Флоренции, который он завоевал нынешним летом. Все то ли декорация к одному, то ли фон для другого, но, может быть, это необходимое основание для того, чтобы каждый раз схожие по технике вещи рассказывали разные истории.

В Эрмитаже Фабр развернулся не на шутку. Его петербургская история – это роман с фламандским искусством, откуда он родом и которое у него в крови. Одиннадцать залов Зимнего дворца, Старого и Нового Эрмитажей плюс скульптура в главном дворе Зимнего плюс парадная анфилада в Главном штабе. Путешествие длиной несколько километров способно убедить зрителя в том, что Фабр мог бы продолжаться тут бесконечно. Но это впечатление обманчиво – в проекте Фабра все отмерено и рассчитано с точностью до запятой. И если есть в чем упрекнуть кураторов и самого художника, так это в том, что они не устояли перед искушением задействовать огромные новые залы Главного штаба: по сравнению с филигранной работой в старом музее они кажутся уже лишними.

Хронологически первым объектом выставки могло бы стать 20‐минутное видео перформанса Фабра в Эрмитаже прошедшим летом: художник бродит по почти пустому музею (в выходной день) в рыцарских доспехах и отдает дань преклонения искусству. Ходить ему, прямо скажем, тяжело – доспехи весят 40 килограммов и он еле передвигает в них ноги, а его роль требует еще и встать на колени, склонить голову и поцеловать объект восхищения. Искусством тут становится весь музей как таковой – целуются рамы картин, ручки кресел, пьедесталы скульптур и щеки розовых и смущенных копиисток, которые в этот день работают в залах.

Это видео открывает часть выставки в Главном штабе, но именно оно задает тему: художник вошел в музей «рыцарем отчаяния», а вышел «воином красоты». Современный художник как творец утопии (скульптура «Человек, который измеряет облака» во дворе Зимнего дворца); как жертва веры в то, что настоящее искусство требует жертв (инсталляция с копией портрета Рогира ван дер Вейдена, уткнувшись в которую, стоит манекен в образе самого Фабра с разбитым от излишней близости с искусством носом «Я позволяю себе истекать кровью»); как малое звено в вечном движении искусства, карлик пред великими – во всех вкраплениях, которые Фабр поместил в залы нидерландского и фламандского искусства.

То, что кого-то оскорбит (уже оскорбило) присутствие в храме искусства наглого бельгийца, предсказать легко. Нынче все горазды оскорбляться почем зря. Но, поверьте мне на слово, ни один мертвый кролик или сова, ни одна тысяча панцирей жуков или полотна, закрашенные синей ручкой Bic, даже на миг не способны как-либо помешать Рубенсу или Йордансу, в залы которых внедрилось это самое современное искусство. Квест, который сочинил Ян Фабр, может развлечь, а может остаться почти незамеченным (многие работы повешены так, что либо сливаются с хозяевами, либо вообще требуют специального поиска). Диалог, в который вступают тут работы Фабра, не назидательный, и стать его свидетелем можно только добровольно: кто-то услышит почтительно-ироничные переклички между избыточными фламандскими натюрмортами и чучелами Фабра, а для кого-то его маленькие картинки в рамочках между старонидерландскими портретами вообще сольются с постоянной экспозицией.

Фабр осваивает пространство, зал за залом, предлагая не реновацию, но комментарий. Про относительность живого и мертвого (какими мертвыми кажутся доспехи, музеефицированные в Рыцарском зале, и как оживают сияющие всеми цветами радуги панцири мертвых жуков, из которых Фабр собирает свой нагрудник), про vanitas как основную тему искусства (что фламандцу просто грех не обсудить), про смерть человека и картины, про жизнь музея вне человека.