Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Первая же годовщина Октября выдала самую знаменитую в истории отечественного искусства декорацию: площадь Урицкого (Дворцовая площадь) была убрана по эскизам Натана Альтмана. Другие художники были отправлены покорять Исаакиевскую, Казанскую и Знаменскую (Восстания) площади, Литейный проспект, площадь перед Смольным. Альтман, художник талантливый, но формально осторожный, описывал позже свой план: «Я поставил себе задачу изменить исторически создавшийся облик площади. Превратить ее в место, куда революционный народ пришел праздновать свою победу. Я не стал украшать ее. Творения Растрелли и Росси не нуждались в украшениях. Красоте императорской России я хотел противопоставить новую красоту победившего города. Не гармонии со старым я искал, а контраст ему». Центр композиции искать было не нужно – Александрийскую колонну в этой роли побороть было невозможно (по легенде, ее и снести-то большевикам не удалось), но можно было попробовать ее использовать. Альтман обыграл постамент, фонари и ограду столпа, закрыв их (и нижнюю часть колонны) щитами красного, желтого и оранжевого цветов. Мировой пожар загорался вечерами под ангелом с крестом. Фасады Растрелли и Росси оставили в покое, а вот пробелы между зданиями прикрыли щитами, выкрашенными однотонными красками, задавая тем самым площади новый ритмический строй. Самые радикальные изменения претерпел Александровский сад – голые октябрьские деревья Альтман затянул зеленой тканью. «Деревья опять зазеленели», – будет вспоминать художник.

Использовать цвет и плоскости в качестве символов нового строя решился только Альтман. Другие авторы чаще всего шли по пути наращивания словесных смыслов – буквы и слова заполоняли улицы праздничных городов. До всеобщей ликвидации безграмотности было еще ох как далеко, но слова-образы должны были стать основой визуального языка революции. Эта традиция останется неизменной вплоть до падения советской власти. А вот постройка временных арок и постаментов там, где им с градостроительной точки зрения делать совершенно нечего, будет востребована парками культуры и отдыха тоталитарной «культуры-2» и сойдет на нет после борьбы с излишествами.

Октябрьские годовщины с художественно-радикальным уклоном будут отмечаться с особым размахом еще в 1927‐м и 1932‐м. После форматы возможного и невозможного на десятилетия заморозят. В последние годы вербальные украшения все сильнее заменяются визуальной символикой. Апофеозом этой традиции стало внедрение полосок и цветов георгиевской ленточки в любое праздничное украшение 9 Мая. Неискушенный во всех других случаях в геральдике зритель считывает екатерининскую черно-оранжевую символику уже автоматически. Утопленные в полосатую ткань мосты и проспекты Петербурга в этом мае – зеркало новой «бессловесной» практики. А вот зеленые медведи и яйца, раскиданные по Москве перед Пасхой, оказались нечитаемыми – сродни садовым гномам, присутствие которых в палисадниках есть лишь признак китча, но никак не передачи особых смыслов.

Выставка в Музее петербургского авангарда ни к каким нынешним праздникам не приурочена. Это скромный (всего пара залов с эскизами) и неназидательный рассказ о том, как было. Вот только сила убеждения, которую требовалось вложить в создание (и, более того, во внедрение в сознание) новой символики, удивительным образом роднит наши времена. Визуальный официоз снова с нами, камуфляж заменил кумач, парады стали роскошнее, ширпотреб с символикой лезет изо всех углов, но неестественность этой декорации остается такой же. Вечные огни, факелы в траурные дни на Ростральных колоннах, памятники известным и безвестным павшим не требуют камуфляжа.

19 января 2017

Что скрывает быт

Выставка «Коммунальный рай, или Близкие поневоле», Государственный музей истории Санкт-Петербурга

Особняк Румянцева находится на Английской набережной. Соседство с дворцами, Адмиралтейством и даже с самим Эрмитажем никого от коммунального ада спасти не могло. Лучшие виды из окон ленинградских квартир были из казенных домов, отхвативших самые высокородные особняки, и из коммуналок. Коммунальные квартиры (как и еще худший вариант временного, ставшего постоянным жилья – бараки) были во всех крупных городах СССР, но в Ленинграде они достигли рекордного числа: опустевший в 1918‐м город заселили приезжие, и к концу 1920‐х коммуналки составляли около 70% всего жилого фонда. В последующие двадцать лет население Ленинграда выросло в три раза (с 1 до 3 миллионов человек) – рабочий класс пополнялся сбежавшими от голода и коллективизации крестьянами.