Искусство кройки и житья. История искусства в газете, 1994–2019

Материалы для реконструкции лежали почти на поверхности: из Гарвардского университета удалось получить хранившиеся там записи хореографа Николая Сергеева, кропотливо записавшего на рубеже веков хореографию нескольких спектаклей из репертуара Мариинки, в том числе и «Спящую красавицу». О существовании этих записей знали все российские историки балета, но никто из них до сих пор их не видел. Было решено их расшифровать и на этой основе попробовать восстановить подлинный хореографический текст Петипа. А когда увидели, что в петербургских театральных библиотеке и музее хранится практически полная документация о декорациях и костюмах премьеры 1890 года, решили не искушать более судьбу, не заказывать очередную их версию, а восстановить и визуальный ряд первой постановки.

Работу начала целая команда. Кроме Махара Вазиева в нее вошли солист и балетмейстер Сергей Вихарев и балетный критик, помощник директора балета Павел Гершензон. Потом к ним присоединились художник Андрей Войтенко и художник по костюмам Елена Зайцева. Оставалось совсем «немного» – получить разрешение главы Мариинского театра Валерия Гергиева. Черновые репетиции пролога уже шли вовсю, а Гергиев все присматривался, тестировал саму идею и отношение к ней. Иногда казалось, что репетициями и закончится. «Решение ставить „Спящую“ было моим решением и решением коллектива, – говорит Гергиев. – В балетной труппе говорили: „Надо попробовать“. Я не могу считать себя знатоком вопроса. Если бы я мог три часа говорить, кто такой Николай Сергеев, что точно задумал Петипа, какова роль Всеволожского (ил. 14), – тогда другое дело. Но я могу говорить только с чьих-то слов. Я не настолько свободный человек, чтобы на несколько недель углубиться в архивы. Я выслушал Вихарева, Вазиева, Гершензона, поговорил с танцовщиками. Все сходились на том, что изношенность той „Спящей“, которой мы располагали (в редакции Константина Сергеева), не может нас больше устраивать». Судя по всему, для Гергиева был существен и еще один момент: «Декорации того спектакля были скопированы японцами. Это произошло еще при прежних руководителях театра – Виноградове и Малькове. Я стою на позиции открытого неприятия распродажи спектаклей. Отдавать спектакль „во владение“ – колоссальное нарушение этики. К тому же Виноградов не ставил „Спящую“ и не должен был ею распоряжаться».

Учиться приходилось по ходу работы. Художники должны были вспомнить крепко забытые старые техники, костюмеры пытались соединить новейшие ткани со сложнейшими фасонами, тщательно прорисованными лично директором императорских театров Иваном Всеволожским, да еще привести все это в соответствие с пожеланиями конкретных танцовщиков. Артисты оплакивали безжалостно выкидываемые танцевальные номера позднейших редакций, пытались свыкнуться со своей новой ролью во вроде бы хорошо знакомом спектакле и учились старинному искусству пантомимы, изгнанному с подмостков ХX веком. Это было нелегко. Артисты говорили, что хотят танцевать, а не размахивать руками, но позиция постановщиков была твердой: «Это часть профессии, пластическая речь артиста. Артист в этом спектакле должен уметь танцевать, выглядеть красиво в костюмах, позировать и мимировать. А на сегодняшний день большинство из танцовщиков более или менее умеют только первое. Нужно учиться. Пантомиму никто отменять в этом спектакле не будет».

Вместо привычной иерархии классического балета, в которой главенствуют солисты и классический танец, артистам было предложено существование в синтетическом спектакле, где они существуют на равных со многими составляющими этой феерии – музыкой, цветом, визуальными эффектами, все той же пантомимой, наконец. Их втиснули в костюмы, которые, конечно, щегольски смотрятся на старинных фотографиях, но странно выглядят в сегодняшнем театре.

И то правда – как можно современную балерину, вес которой за век значительно уменьшился, а рост, наоборот, увеличился сантиметров на пятнадцать, затянуть в корсет, чтобы подчеркнуть грудь и бедра при тончайшей талии? Балерины сопротивлялись как могли – одни договаривались с костюмерами, чтобы «не слишком опускали пачки», другие просили уменьшить вес костюма, третьи настаивали на замене натуральных тканей привычной синтетикой. Четвертые начали капризничать уже прямо на сцене. Так, один из солистов принципиально отказывается носить обязательный для роли принца Дезире парик а ля Людовик XIV («он ему не идет»), а шляпу все норовит где-то оставить.