Искусство легких касаний

– О да, конечно. Когда я была молодая девочка-комсомолка, все было иначе. Прочитаешь передовую – и прямо видишь зарю коммунизма, летящие ввысь ракеты, буровые вышки, целину, подлодки, что там еще. Будто бы через эти газетные слова время с тобой говорит. Прямо полярное сияние перед глазами… Был у нас тогда духовный космос, был…

Голгофский чувствует волнение – он понимает, что ходит по самому краю тайны.

– А этот животноводческий комплекс, – говорит он вкрадчиво, – вы случайно не знаете, что там происходило?

– Знаю, – отвечает Альбина Марковна. – Случайно знаю. Сначала он назывался «Опытной фермой номер один», а потом его переименовали в «НИИ мясоведения». После этого у нас на одной территории было два НИИ – мясоведения и специнформации, оба режимные. У нас даже общая столовая была. За мной один техник оттуда ухаживал – мы с ним обедать часто вместе садились, и он мне про свое производство рассказывал. Это еще до Изюмина. Да я и сама кое-что видела.

– Что за люди там работали?

– Ой, довольно малосимпатичные. Такие, знаете… Вот прямо на Берию похожие. Пиджаки с широкими лацканами, пенсне. Неприятный народ. То ли ученые, то ли МГБ, то ли еще кто-то. Кроме них были старые специалисты – человек десять или пятнадцать. Это бывшие доходяги из ГУЛАГа. Все синие от наколок, только наколки не воровские, а с каким-то вывертом. Еврейские буквы, орлы, пирамиды, глаза… Странный контингент.

Голгофский холодеет.

– А откуда они взялись?

– Да я не знаю точно. Правда… Я про них историю одну слышала, не знаю, врали или нет. Что вроде бы они были бывшие масоны. Вот самые настоящие масоны. Они под очередную амнистию бежали из какого-то северного лагеря, аж на Новой Земле, а в море их погранкатер перехватил. По амнистии им как раз положено было на свободу, но за побег вышел новый срок. В общем, перекинули их в НИИ, потому что у них знаний было много. Как раз по профилю. Жили в отдельном бараке… Потом им даже хрущовочку маленькую построили – с циркулем на стене. Такой был циркуль из цветной плитки, веселый – на солнце, помню, горел.

Голгофский недоверчиво качает головой.

– А чем этот животноводческий НИИ занимался?

– У них там с быками что-то делали, – отвечает Альбина Марковна. – Внешне было как на обычной мясобойне. Привозили скот, а потом пускали на мясо. Но еще какие-то исследования проводили, много народу работало. Мы думали, искусственное мясо вывести хотят. А к концу шестидесятых все поменялось.

– Как?

– Хрущев велел на кукурузу перейти.

– Как на кукурузу? Это же был НИИ мясоведения.

Альбина Марковна машет рукой.

– Ой, в те годы такие мелочи никого не удивляли. Крупный рогатый скот к тому времени вырезали по всей стране. Мясоведы и эти бывшие гулаговские масоны постоянно в столовой ругались. Масоны говорили, что без животной силы никуда и вся работа рухнет. А были еще другие, которых называли лысенковцами…

– Лысенковцами?

– Угу. Они в вышиванках ходили. Они к этому времени масонов оттерли со всех постов и вместо них, значит, сами сели. Эти лысенковцы за кукурузу агитировали. За зеленое, так сказать, мясо. Говорили, что жизнь во всем одна и это есть форма существования белковых тел. Просто белок может быть растительный или животный. То Суслова процитируют, то Энгельса. По тем временам с такими цитатами спорить было опасно.

– Можете точно вспомнить, что обсуждали?

– Да именно это и обсуждали. Возьмут подносы с обедом, поставят на стол, и давай ругаться. Один орет: «Я же говорю, мы эту кукурузу можем тоннами жечь. Но верить нам люди не будут». А ему в ответ: «Партия сказала, значит будут. Отечественную вытянули на картошке, а холодную вытянем на кукурузе…»

– Скажите, – совсем тихо спрашивает Голгофский, – а вот этот перелом с передовицами, это недоверие, про которое вы говорили – оно тогда же началось?

– Да, именно тогда, – кивает Альбина Марковна. – В передовицах, кстати, тоже про кукурузу все время было – но я даже початка ни разу себе не вообразила, когда читала. Просто мертвые слова…

– А дальше? Вы ведь и дальше работали?

Альбина Марковна грустно кивает.

– При Брежневе эти мясоведы вообще на свеклу перешли, – вздыхает она. – Говорили, если водку можно гнать, то и наобрезки тоже…

– Наобрезки?

– Да, – отвечает Альбина Марковна, – они все время про какие-то наобрезки спорили. Я думала, это мясные обрезки, типа там от грудинки. Производственный жаргон. А они теперь пытаются эти наобрезки из кукурузы со свеклой делать…

Голгофского осеняет.

– Может быть, ноофрески?

– Да, может быть. Я ведь этого слова на бумаге никогда не видела. Слышала только.

– А как работалось при Брежневе?

– Ой, плохо. Стыдно вспоминать. Передовицы к тому времени окончательно в дерьмо превратились… Какой там внутренний свет – даже понять трудно было, о чем пишут. Но я плохие оценки ставить уже боялась, потому что другое время было на дворе. Ставила обычно «восемь» или «девять», а мне в обмен зарплату и паек. Все всё понимали, вопросов не было.

– А при Горбачеве?