Искусство легких касаний

Акинфий Иванович присел на корточки и принялся возиться с фонарем.

— А вам зачем? — спросил он.

— Рога эти посмотреть интересно. Мы заплатим.

— Хоть бы раз что-то новое сказали, — вздохнул Акинфий Иванович. — А заплатите точно?

— Точно. Договоримся.

— Все так обещают — договоримся. А вдруг не понравится?

— По-любому заплатим. Вы эти рога покажете?

— Ну хорошо, — сказал Акинфий Иванович. — Если заплатить готовы, покажу.

— Готовы, готовы. Завтра тогда пораньше выйдем?

— Зачем завтра, — ответил Акинфий Иванович. — Давайте прямо сейчас…

Он наконец приладил фонарь к лежащему на земле плоскому камню — и включил его.

На скале впереди и вверху появилось овальное пятно света, четкое и яркое. В самом его центре была какая-то неровность. Нет, две неровности — симметричные выступы, действительно очень похожие на мощные рога, словно бы пытающиеся продавить камень изнутри. И еще стало заметно нарисованное чем-то вроде охры лицо под этими рогами — смешное и жуткое одновременно, напоминающее злой детский рисунок. Оно было едва различимо.

Все это случилось настолько неожиданно, что сидящие у костра долго не могли издать ни единого звука.

— Да, — сказал наконец Тимофей, — чувство драмы у вас есть. Прямо жуть берет.

Акинфий Иванович довольно улыбнулся. Видно было, что смятение туристов ему приятно.

— Точно, — заговорил Иван. — Рога. Но если не знать, можно просто не заметить. Принять за складку камня. Они действительно старые. Морда эта, правда, все портит.

— Вы про лицо ничего не говорили, — сказал Андрон. — Что там еще лицо.

— А, это… Оно не древнее. Хулиганы местные нарисовали. Надо стереть, руки не доходят. Да ничего, дождь за год смоет.

— Смоет, опять нарисуют.

— Не, — ответил Акинфий Иванович. — Больше не нарисуют.

— Откуда вы знаете?

— Знаю…

Акинфий Иванович поднял совок, повернулся и пошел от костра к краю площадки. Там он бросил совок на землю и потянулся, расправляя тело.

— Так вы, значит, нас сюда с самого начала вели? — спросил Иван.

— Ну не с самого, — ответил Акинфий Иванович, говоря громче, чтобы его было слышно. — Я в процессе решаю, кого можно, а кого нет. Веду, только если люди подходящие. Есть ведь и другие маршруты, их тут много. Не все сюда попадают, далеко не все. В среднем каждая третья группа. Иногда реже, иногда чаще. Вы вот на развилке сами выбрали.

— Понятно теперь, — сказал Тимофей. — Вы сперва драму создаете, тайну. А потом, когда вас просить начинают — бац! — предъявляете рога. Хорошую легенду сочинили. Все очень грамотно. Но у вас в рассказе противоречие есть. Даже несколько.

— Противоречие? — изумился Акинфий Иванович.

— Внимательного слушателя сразу насторожит, — продолжал Тимофей. — С одной стороны, вы никому про это не говорите, потому что тайна. С другой стороны, три дня нам рассказывали во всех подробностях. С одной стороны, вы никого сюда не водите и никому это место не показываете. С другой стороны, каждая третья группа попадает. Такие небрежности все впечатление от шоу портят. Могли бы отшлифовать.

Акинфий Иванович насмешливо кивнул.

— Щас шлифанем.

С этими словами он воздел перед собой руки с раскрытыми ладонями, как бы подхватывая костер и сидящих вокруг него, чтобы взвесить. Видимо, результат измерения его удовлетворил, потому что вслед за этим он опустился на колени и вознес ладони еще выше, словно поднимая костер и туристов к намалеванному на скале лицу.

— Акинфий Иванович, — спросил Андрон, — вы чего?

Вместо ответа Акинфий Иванович громко и хрипло произнес длинную фразу, в которой сидящие у костра разобрали только два знакомых слова: «Баал» и «Иакинф». Жутким показалось то, что в его голосе опять прорезался совершенно неуместный в такую минуту кавказский акцент. Потом Акинфий Иванович поднялся на одно колено и, взяв с земли свой совок, закрыл им лицо.

Никакой это был не совок, понял Валентин. А маска. Обычная маска сварщика.

— Прикалывается на отличненько, — усмехнулся Тимофей.

Андрон потрогал его за руку.

— Гляди…

На скале, в том месте, где голубело пятно от фонаря, теперь было больше света, чем минуту назад: словно вместо слабого луча на нее навели целый прожектор. Пятно становилось все ярче, и скоро стало казаться, что скала светится изнутри, как если бы место, где был похожий на рога выступ, раскалилось добела.

А потом…

Произошло что-то странное. Словно бы застрявшие в камне рога вдруг с треском прорвали преграду, и сквозь образовавшуюся трещину вырвалось на свободу облако светящегося пара. Непонятно было, светится ли сам пар или это фонарь делает видимыми его клубы — но скоро света стало куда больше, чем может дать фонарь или даже прожектор. Свет залил все вокруг и за несколько секунд сделался настолько ярким, что начал слепить глаза.

Заросшая кустами площадка среди скал исчезла.

Вокруг остался только свет, чистый свет — или белое пламя, какое бывает, наверное, в недрах самых горячих печей. Пламя было живым. Оно было умным и беспощадным, но по-своему и сострадательным тоже. Оно могло создавать и растворять созданное без следа, и все четверо, только что сидевшие у костра, испытали благоговение, восторг и ужас.