Для многих ли — вечный спутник на духовных, нравственных, эстетических кругах бытия?
Как отзывается Пушкин в современной культуре, в индивидуальных творческих судьбах?
Под знаком этих и других вопросов мы и вводим новую рубрику, в которой, как надеемся, примут участие писатели, художники, публицисты, ученые, наши читатели.
Открыть рубрику мы попросили ученого секретаря Пушкинской комиссии Академии наук СССР, доктора филологических наук Сергея Александровича Фомичева,
беседа с которым началась с несколько неожиданного прогноза.— Я не уверен, что конец нашего века, совпадающий с 200-летним юбилеем, будет так же привержен Пушкину, как многие предыдущие десятилетия. В условиях свободного политического самовыражения и отказа от насильственного атеизма литература может потерять свое духовное лидерство. А с ней и Пушкин — не как художник, а как знак культуры, невольно принявшей на себя значение верховной ценности и санкции. Об этом сейчас задумываются многие. Вот что, например (вне связи с Пушкиным), говорил в одном из интервью Владимир Максимов, недавно побывавший на родине: «Вообще в России литература испокон веку заменяла и церковь, и адвокатскую контору, и благотворительную организацию, и кабинет психиатра. Теперь она будет играть в жизни человека подсобную роль. С этим надо смириться». Тут есть о чем думать, спорить...
—
—
— Более того, и само открытие памятника хоть и было событием неординарным, но не первым в этом роде, ведь памятники писателям уже существовали: Крылову в Летнем саду, Карамзину в Симбирске. О памятнике Пушкину говорили к тому времени уже лет двадцать, и все же его открытие вылилось в «юбилей». Почему?
Вспомним, что 1880 год — конец очень драматического, напряженного царствования Александра II, закат в своем роде «дней александровых прекрасного начала», когда передовые и необходимые реформы из-за запущенности государственного устройства стали буксовать, множить противоречия... В пору этих страшных событий, жесткого правления и народовольческого террора, со всеми охотами за царем, за сановниками, открылась лорик-меликовская прогалина, оттепель. Возникло ощущение возврата к мирному ходу жизни. Оно-то и стало главным нервом пушкинского торжества. Возьмем любую речь, присмотримся к любому эпизоду. Вот, к примеру, выступление И. С. Тургенева на литературно-музыкальном вечере в Благородном собрании в день открытия памятника. Его вызывают (словно артиста) семь раз. И «на шумный бис» он читает «весьма прочувствованные стихи»: «Последняя туча рассеянной бури! Одна ты несешься по ясной лазури...
А что, например, говорил митрополит Макарий в храме Страстного монастыря? «Сыны России! Освящая ныне памятник знаменитейшему из наших поэтов как дань признательности к его необыкновенным талантам и необыкновенным творениям, которые он нам оставил, можем ли мы удержаться, чтобы не вознести живейшей благодарности к Тому, кто даровал нам такого поэта, кто наделил его такими талантами, кто помог ему исполнить свое призвание. А с этою столь естественною для нас в настоящую минуту благодарностию, можем ли не соединить и теплые молитвы от лица всей земли Русской. Да посылает Господь еще и еще гениальных людей и великих деятелей не на литературном только, но на всех поприщах общественного и государственного служения! Да украсится она, наша родная, во всех краях достойными памятниками в честь достойнейших сынов своих. Аминь».