Искусство наступать на швабру

— А хотите, я напишу для вашей фирмы рекламные стишки? — не сдавался поэт. — «Я видел Афины воочию, Афины видали меня»…

— Видали-видали, — перебил его Ерофеев, — в гробу они вас видали и в белых рейтузах!

— Доктор, а вам рейтузы не нужны? — переключился поэт на Серапионыча.

— Зачем? — оторвался от газеты доктор.

— Покойников обряжать, — не смутился Щербина.

— Да уж, мои покойнички будут очень рады, — неопределенно покачал головой Серапионыч.

— А не купите ли сборничек моих стихов? — Щербина полез в сумку и извлек из-под рейтуз самодельную брошюрку. — Вот послушайте. — И поэт заунывным голосом завел:

— Луна на небе в самости своей
Надзвездный мир лучами озаряет,
И Млечный Путь в рейтузах прежних дней
Всемирною Душой кругом сияет…

— В самый раз, — похвалил доктор. — Если я начну читать ваши стихи у себя в морге, то все пациенты вмиг разбегутся.

А Щербина тем временем залез в один из чулков и, вынув оттуда замусоленную десятидолларовую банкноту, торжественно вручил ее Дубову:

— Ну вот, наконец-то возвращаю вам свой долг!

— А я уж и не надеялся его получить, — обрадовался Василий. — Неужели на рейтузах заработали?

— Да разве на рейтузах заработаешь! — горестно махнул рукой поэт. — Кому в наше время нужны рейтузы, не говоря уже о стихах! Нет, я продал портативный газосварочный аппарат. Выручил немного деньжат и первым делом пошел долги отдавать. И даже стихи по этому случаю написал. Вот, послушайте:

Как лещ, порвав тугую леску,
Пошел ко дну —
Вчера я продал газорезку,
Пока одну…

Однако заметив, что его гениальные вирши не вызывают восторга публики, Щербина схватился за сумку.

— Постойте, куда вы? — попытался остановить его Дубов. — Посидите с нами, чайку попьем.

— С добавочкой из скляночки, — заискушал поэта и Владлен Серапионыч, привычным движением залезая к себе во внутренний карман.

— Нет-нет, — торопливо сорвался с места Щербина. — Скорее побегу в «Бинго», я чувствую, что колесо фортуны наконец-то повернулось ко мне передом, и я выиграю кучу денег! — И с этими словами поэт молниеносно исчез из ресторана.

— Сказал бы я, какую кучу он выиграет, — ухмыльнулся господин Ерофеев, — да за столом неудобно.

К столу вновь подошла официантка, убрала тарелки из-под второго и поставила десерт: клюквенный кисель для Серапионыча, компот для Ерофеева и хлебный суп со взбитыми сливками для Дубова.

— И как вы можете, Василий Николаич, такую гадость есть, — брезгливо заметил Ерофеев. — Это ж понос какой-то. Вот черт! Все-таки выразился не по-застольному.

— Может, выглядит и не очень, зато вкусно, — возразил Василий.

— Да-да, кстати насчет поноса, — Серапионыч отложил газету и взялся за ложку. — Советую вам, господа, быть осторожными в еде, так как вчера я наблюдал престраннейший случай затяжного поноса, вызванного пищевым отравлением.

— И кто же этот бедолага? — с деланным сочувствием поинтересовался Ерофеев, принимаясь за компот.

— О, это весьма колоритная личность — начальник охраны «ГРЫМЗЕКС» a господин Губин-Pаскатайский.

— Любопытно, — как бы про себя пробормотал Дубов.

— Да, случай весьма любопытный, — подхватил доктор. — Я так и не понял, чем он отравился, и выписал ему бюллетень на три дня. Он, конечно, рвался на работу, но я его заставил лечь в постель и прописал курс интенсивной терапии.

— Странно, очень странно, — задумчиво сказал Василий. — А между прочим, из этого человека мог бы получиться незаурядный сыщик…

— С чего вы это взяли? — удивился Ерофеев.

— В свое время он подвизался в журналистике, — стал рассказывать Дубов, — и вот однажды в редакции одной газеты, прямо из кабинета редакторши, ночью исчез набор ее любимых бокалов. Название газеты и фамилию редакторши я называть не стану: те, кто помнит, сразу поймут, о ком речь, а кто не помнит госпожу Миладзе — тому ее имя ни о чем все равно не скажет.

— Кажется, я догадываюсь, — хлебнул киселя Серапионыч.

— А я нет, — пожал плечами Ерофеев. — Ну ничего, вы рассказывайте.

— Да рассказывать-то особенно не о чем. Я, правда, не знаю как, но господину Губину все же удалось вывести вора на чистую воду и вернуть бокалы. Фамилию похитителя я тоже называть не стану, это известный в Кислоярске журналист, зачем ворошить прошлое — может быть, он давно уже порвал со своими дурными наклонностями… — Немного помолчав, Василий добавил: — Хотя я в этом очень даже сомневаюсь. Да, ну так вот, редакторша на радостях, что бокалы нашлись, тут же сделала ему предложение руки и сердца. Другое дело, что их семейное счастье продолжалось недолго, так как вскоре супруга отбыла на Цейлон, где присоединилась к тиграм освобождения тамилов илама, а господин Раскатайский с горя бросил журналистику и поступил к Грымзину в начальники охраны.

— Да, печальная история, — вздохнул Серапионыч и с горя плеснул в кисель чуть не половину своей скляночки.