Искусство обмана

И тем не менее картины Пикассо стоят миллионы долларов. Единственным логическим объяснением этой абсурдной ситуации является представление о манипулировании общественным сознанием. Довольно узкая каста искусствоведов навязывает свое понимание искусства и критериев его оценки. Используя психологические понятия установки, внушаемости и конформности, можно легко объяснить, что несведущие в «высших сферах искусства» обыватели, как правило, склонны соглашаться с мнением экспертов в такой области, где совершенно отсутствуют объективные критерии оценки степени гениальности.

Если зритель имеет дело хотя бы с подобием реализма, он еще может полагаться на свои ощущения и здравый смысл. В частности, мало кто сомневается, что лес на картинах Шишкина или море на полотнах Айвазовского написаны с поразительным приближением к оригиналу. Но когда мы имеем дело с «психологической» живописью импрессионистов или смелым новаторством авангардистов, то оценка таких произведений возможна отнюдь не с позиций здравого смысла, а лишь на уровне глубоко личностного эмоционального, а где-то даже иррационального восприятия.

Картины того же Малевича можно принимать или отвергать, но их нельзя навязывать как эталон искусства. Это дело сугубо личное, а формирование шкалы ценностей, которым занимаются эксперты от искусства, является формой манипулирования общественным мнением.

Искусство, как и все другие формы человеческой деятельности, может служить для обмана людей, если оно находится под контролем тоталитарного режима, правящего в той или иной стране. Именно так возник в Советской России в начале 30-х годов метод «социалистического реализма». Правда, легенда гласит, что на самом деле это произошло во времена Чингисхана, быть может, в этом предположении есть доля истины. Вот версия, зафиксированная народным творчеством в виде анекдота.

В одной стране правил хромой, одноглазый, горбатый тиран. Он захотел увековечить свой образ в портрете. Первый художник изобразил его таким, как есть, и был казнен за оскорбление величества.

Второй превратил его в стройного, молодого красавца и был посажен в тюрьму за искажение истины.

Третий художник изобразил властелина верхом на вздыбленном коне, в профиль зрячим глазом к зрителям, широкой буркой задрапировал горб — и получил высшую государственную премию.

Так возник творческий метод, названный позднее социалистическим реализмом.

Приблизительно так обстояло дело и в Советском Союзе. Художники старались не врать народу. Они «просто» выбирали из разнообразной советской действительности то, что не могло опорочить политику коммунистической партии, оставляя за кадром неприглядные стороны жизни. Деятели искусства того времени словно взяли на вооружение афоризм Марка Твена: «Никогда не изменяйте правде, изменяйте саму правду».

Поэтому на картинах советского периода можно найти массу светлых, чистых и красивых городов, широкоплечих улыбающихся парней и здоровых, симпатичных девушек, но там не найдешь лагерей, умирающих в заброшенных деревнях старух и пьяных бомжей, ночующих в канализационных люках. И в то же время минимум лжи, впрочем, как и минимум правды. Только дозволенный Министерством культуры интервал «от сих до сих». Шаг вправо, шаг влево считался побегом и карался… ну не расстрелом, конечно, а снятием с привилегированного положения, на что мало кто был готов в годы застоя. Наиболее независимым художникам оставалось только устраивать выставки на кухне или уезжать на Запад.

Но не следует думать, что автор сводит проблему обмана в искусстве только к политическому аспекту и вопросу свободы творчества. Дело обстоит значительно сложнее: в искусстве понятия лжи и истины вообще теряют четкие очертания, что связано с ярко выраженным субъективным характером этой области человеческой деятельности. Если в технике эталон метра является эталоном для миллионов инженеров всего мира, то стихи Бродского или Хлебникова являются объектом восхищения для одних ценителей поэзии и яростных нападок — для других.

Читателю, возможно, знакома ситуация, когда несколько очевидцев в компании начинают вспоминать какое-то давнее событие.

— Вот как это было… — рассказывает один.

— Нет, дело было совсем не так… — перебивает его другой.

— Да вы все забыли, ребята, — вступает в разговор третий. — Я же прекрасно помню, как…