Искусство проклинать (СИ)

Прошло несколько относительно спокойных дней. Маринка держалась ровно, Дан забегал через день на пару минут и вёл себя очень сдержанно, соблюдая данное слово не докучать. Он получил от салона свой отремонтированный крестик и больше никакие деловые отношения нас не связывали. У меня был новый интересный заказ из старого серебра, а в мастерской — мир и покой. Голова почти не болела, рёбра ещё ныли при резких движениях, но не так чувствительно, как раньше.

Корректировать брови Док пока отсоветовал, но я походила на массаж, сделала маникюр и вообще почистила пёрышки к Новому Году. Со всей этой чехардой не успела запастись краской для волос: я использую особую, но Кэт (парикмахер Катя Акулова, с претензиями на импортный шик) подобрала подходящий оттеночный шампунь. Пока сойдёт, буду чаще мыть с ним голову, и всё. От Кэт я зашла в маникюрный зал, где теперь стала часто засиживаться Маринка.

Записать заказ в журнал и выписать квитанцию я умею, потому что начинала как раз с Маринкиного места. Я никогда и не возражаю по этому поводу, да и никто из мастерской: делов-то! Документацию всё равно ведёт она. Но у нас кончились квитанции. Клиентов в парикмахерской было уже мало, Татьяна и Лия собирались домой, Милка рассеянно кивнула мне, занимаясь своим клиентом, и улыбнулась.

— Они в подсобке своего зала, Тиночка! Секретничают как всегда.

Маринка заинтересованно слушала пылкий и воодушевлённый Ленкин рассказ о каких-то 'естественных элементах', но при моём появлении обе замолчали. Маринка сложила руки на столе с видом скучающей примерной школьницы, Ленка начала рассеянно перебирать салфетки на низком стеллаже возле стула.

— Марина, дай мне ключ от своего стола, пожалуйста. Квитанции кончились. — попросила я: У тебя новые проштампованы?

— Да, в верхнем ящике. Номера я проставила, у первых…

Моё внимание привлекла книга у Ленки под рукой. Чёрная глянцевая обложка и по ней огненными язычками надпись: Власть тьмы.

— Что, надоели любовные романы? На детективы потянуло? Или это мистика?

Я протянула руку, но Ленка проворно схватила книгу, прижав её к коленям: Нет, это только для посвящённых!

— Посвящённых во что, Лена? В вечерний клуб любителей чертовщины?

— Нет, в магию разрушения. — Голос у девчонки был восторженный, а глаза сияли. Это было бы забавным, если бы её руки не стискивали чёрно-красную обложку с заметной, похожей на судороги, дрожью. Мне не очень понравилась ситуация, а уж тема, так вообще насторожила. Куда её опять занесло?

— А существует магия разрушения? По-моему, для того, чтобы разрушать, не требуется никакой особой магии. Круши себе, да и всё… Ломать — не строить.

— Ломать обветшавшие кумирни для созидания единственной истины — это великое искусство, и только постигший правду сумеет, отринув прах лицемерия, идти до конца.

Она произнесла весь этот бред с мрачно-торжественным выражением лица, нараспев и глухим замогильным голосом. Я не стала смеяться, только примирительно улыбнулась Маринке.

— Ну, ладно, я пошла. Корешки оставлю там, же, в ящике. Ты потом сама разберёшься с квитанциями.

Уже собираясь домой, соскабливая мелкие серые пятнышки подсохшей грязи с рукава кожаного плаща, я поинтересовалась: Марина, что это за новое увлечение у Лены? Она что, опять нашла себе секту по душе? И что же на этот раз? Баптисты уже были. Значит, адвентисты? Или какие-нибудь свидетели Иеговы?

— Сатанисты… — Маринка подкрашивала губы и слово вышло не совсем разборчиво — сэт-ни-эсты.

Помада у неё была нового тёмного оттенка: лилово-серая, с перламутровым блеском. Она неважно сочеталась с зелёными стрелками подводки и всем Маринкиным лицом, но говорить об этом я не стала: не стоит обострять наш с ней и без того хрупкий мир.

— Сатанисты? Что, у нас уже и сатанисты объявились? Да-а-а… Демократия, она — сила! А Леночка — великий конспиратор… Только как-то нелогично это всё: православие, баптисты, сатанисты. А дальше что?

— Староверка… — выразительно подкатив на меня глаза, уже более внятно произнесла Маринка, плотно смыкая губы, чтобы разровнять их окраску.

— В такой вот, оригинальной последовательности? А почему не сразу: из православия — в староверы? Наверно, ей скучно показалось, без разнообразия?

— Да нет, она с детства была староверка, а не православная… А что, разнообразие это преступление, да? — Маринка с небрежным вызовом уставилась мне в лицо, осторожно завинчивая тюбик.

— Поиски разнообразия в любви — признак бессилия.

— Да? И кто же это сказал? Чарльз Диккенс? — Улыбка у неё была насмешливая, но хорошо, что хоть такая появилась. В обрамлении серо — фиолетового рта её зубы показались мне слишком неровными и даже слегка хищными. Определённо, не её тон. Может, ей об этом мать скажет… Раньше девочка ко мне пислушивалась, но теперь, возможно, сделает всё с точностью до наоборот. Не моё это теперь дело.

— Бальзак. И, думаю, он имел в виду не только любовь. Хотя и любовь в первую очередь. Говорят же: Бог есть любовь.

— Так любовь к Богу что ли? Ты у нас такая примерная христианка, Тина?