Искусство проклинать (СИ)

— Как на фронте — говорю я вслух Бабе Сане: Бойцы — армия, Защитник — командование плюс военная разведка, Целители — медсанбат и штаб. Оплот — глубокий тыл.

— Дан тоже иногда так шутил — отвечает она со слабой улыбкой: У вас с ним так много общего, девочка… Ты даже смотришь иногда как он. И твои движения, когда ты не сдерживаешься, они такие же ловкие и неуловимые. Вы похожи друг на друга во многом.

Я, наконец, решившись, зажмуриваю глаза и прижимаюсь к её плечу: Я плохо его любила, Баба Саня! Я разучилась это делать и не была ему опорой и Оплотом. Я не могла любить его, как надо! Я всё время что-то в нём искала и… — подступившие к горлу слёзы не проливаются, но мешают продолжать.

— Ты не знаешь, как ты его любила, девочка… — успокаивает она, поглаживая мою повинную голову: Ты бы полюбила его навсегда, если бы лучше узнала. На всю жизнь. Это я тоже умею разглядеть вперёд. Судьба не дала вам времени на любовь.

Мы долго молчим, глотая невыплаканные слёзы. Сидим рядом, прижавшись друг к другу и думаем, каждая о своём. За окном медленно и неотвратимо опускаются ранние ещё, весенние сумерки. Скоро встанет Дан. Баба Саня отрывается от меня и принимается за разбор трав, а я раскрываю маленький потайной холодильник в стене бытовки, переоборудованный из сейфа для хранения пакетов с кровью. Вынимаю один и оставляю на подоконнике для того чтобы он согрелся.

Всё, как надо. Четвёртая отрицательная, готовая к употреблению. К правильному употреблению — раздумываю я, стараясь не вспоминать изнурённого моей замкнутостью встревоженного Дока. — Бедный Док с ума сходит от беспокойства! Он знает, что ничего из меня не вытянет, пока я сама не расскажу, а заниматься собственным расследованием, у него нет времени. До чего мне не хочется посвящать его в это дело — сил нет! А придётся, как ни выкручивайся.

Мы с Бабой Саней вместе высыпаем травяную смесь в кастрюлю. Я уже начинаю разбираться во многих хитростях ремесла травника — думаю я: Может быть, я — Целитель? Что тогда так пристально и настойчиво пытался разглядеть во мне Дан в Птичьем базаре, на нашем пятачке и в мастерской? Влюбился? Да, влюбился, и, наверное, почти сразу, это теперь понятно. Но что он искал во мне? Даже после Нового года, он задумывался, глядя на меня и — теперь я знаю — старался оттянуть окончательное решение. Какое? Оберегал… От чего?

— Баба Саня…Прости, но я должна спросить. То, что ты 'привязала' Дану душу, это… ты считаешь, что это как-то зависит от Зла?

— Всегда считала, что не зависит. Поэтому и сделала. А теперь всё думаю, может быть, лазейку оставила, глупая самоуверенная старуха! Дала путь искушению…

Баба Саня всё же заплакала. Она часто плакала, и слёзы приносили ей облегчение. Я не принимаю это за слабость. Каждый человек справляется с трудностями, как может — лишь бы справлялся. Её сила полна мягкости и женственности, но она чувствуется. Она — Оплот. Ей — легче переживать свои несчастья так, а не иначе. Это я свои природные качества вывернула наизнанку и теперь часто забываю о том, что я женщина…

Мы жили втроём, если это можно было назвать жизнью для Дана — тихо, медленно, по распорядку. Баба Саня взяла на себя часть забот о внуке и по хозяйству, и я стала больше спать. Необходимых восьми часов всё равно не добирала, но хотя бы ослабло постоянное головокружение и мышцы перестали испытывать приступы 'ватности'. У меня стало гораздо меньше рябить в глазах от белых мух, огненных кругов и синих вспышек.

Весна хозяйничала вовсю, и можно было подумать об отпуске. Весной у меня кончается годовой запас прочности. Когда всё живое пробуждается, идёт в рост, цветёт и плодится, моя анемия тоже начинает расцветать и требует отдыха. Док может сделать мне больничный лист, но зачем? Лев Борисыч всегда меня отпускает 'без содержания' на любой срок, с единственным условием — наведываться или звонить, хоть в неделю раз. Это у нас тоже закон: давать о себе знать. Я взяла отпуск, отоварилась в аптеке на приличную сумму, и стала поднимать гемоглобин и активно принимать укрепляющие препараты. Спала от рассвета до обеда, потом поднималась, ехала на уколы и процедуры, а к вечеру была дома.

Мы, как раньше, выезжали по ночам, иногда втроём. Баба Саня гуляла с нами. Дан шёл прямой, лёгкий, ещё более бледный в лунном свете… Я смотрела на них, и думала, как сложилось бы всё, если бы Дан женился на Маринке…, или, пусть даже, на мне. Если бы у него могла быть обыкновенная человеческая жизнь! Баба Саня не заслужила того, чтобы потерять и его, последнего!

Теперь мы трое, связанные вместе неведомыми страшными путами, бродим по ночному лесу, прячась от живых и опасаясь мёртвых. А Хорс где-то веселится со своей компанией, вынашивая грандиозные творческие планы сексуальной жизни… Я не люблю долгов. Долги нужно отдавать… Дан, Маринка, Ленка… Кто ещё?

— Баба Саня, ты знаешь, как их остановить? Хоть примерно, в общих чертах?