Искусство провокации: как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в британии эпохи возрождения

За весь наш рассматриваемый период мы не нашли ни одного случая участия в дуэли англичанок. Есть несколько рассказов XVIII–XIX веков (некоторые из них – явно апокрифы); за пределами Англии есть, например, потрясающая шведская аристократка Горвель Гилленстиерна, которая вызвала на дуэль мужчину, который женился на ее сестре, а во Франции в конце XVII века Жюли д’Обиньи вела невероятно колоритную жизнь – переодевалась мужчиной, пела в опере и участвовала в дуэлях, – но вот на британских берегах женщины-дуэлянтки оставались персонажами вымышленными. В «Двенадцатой ночи» мы едва не увидели, как обычные гендерные роли поставили с ног на голову, когда слугу графа – девушку, переодетую юношей (ее играл молодой актер-мужчина), – заставляют вызвать на дуэль трусливого сэра Эндрю Эгюйчика. Впрочем, дуэль так и не начинается: ее прерывает вовремя явившийся брат девушки. Даже на сцене и в исполнении мужчины идея участия женщины в дуэли казалась настолько шокирующей, что Шекспир не решился ее воплотить. Фрэнсис Бимон и Джон Флетчер в пьесе «Трагедия девы» (1610) оказались немного смелее: они позволили молодому актеру-мужчине, играющему девушку, переодетую юношей, пропустить удар и получить смертельное ранение. Сцена явно считалась одной из самых популярных во всей пьесе, а гравюра, изображающая волнующий смертельный удар, украшала собой обложку печатной версии.

Настоящий дуэлянт подчинялся не только гендерным ожиданиям, но и настоящему письменному кодексу, в котором тщательно описывались все положенные действия и процедуры: нужно отложить встречу до заранее оговоренного времени, выбрать нужное место, договориться, будет ли это бой до первой крови или же до смерти и будут ли в дуэли участвовать другие люди в формальных ролях («секунданты», джентльмены, которых дуэлянты выбирают в качестве помощников и свидетелей, следящих за исполнением должной процедуры). Практически во всех отношениях дуэлянт был конформистом, хорошо воспитанным джентльменом, подчинявшимся строгим правилам кодекса чести. Его оскорбляли те поступки, которые, как ему объясняли, являются непростительными, и он реагировал так, как предписывало ему общественное положение и пол. Когда деревенская женщина конфликтовала с соседкой, в качестве идеального оружия она выбирала слова и жесты. Именно этого ожидали от персоны ее пола и общественного положения. Да, это были плохие действия, но это были «правильные» плохие действия, на которые закрывали глаза. Существовал готовый словарь для подобных ситуаций, а также несколько хорошо понятных поз и жестов. Она, конечно, могла развить тему, воспользоваться разными сочетаниями обычных слов и сантиментов, даже добавить к этому несколько собственных выпадов, но по большей части она действовала согласно общепринятому шаблону.

Внутри общего «каркаса» оскорблений, обид, отвращения и омерзения можно найти несколько хорошо заметных групп, которые основывали собственные наборы социальных правил на нарушениях правил общества в целом. Мы часто обращались к «Роговой книге простака» Томаса Деккера, исследуя более мутную сторону жизни, уделяя внимание советам, которые он давал о поклонах, наготе, визитах в туалет во время обеда и так далее. Идеальный «простак» получился вполне узнаваемым персонажем, которого презирали многие лондонцы – им приходилось чуть ли не каждый день иметь дело с настоящими людьми, которые вели себя так же. Особенный шарм и язвительность книга получает потому, что показывает, насколько же одинаково вела себя определенная группа невоспитанных мужчин в конкретные моменты. «Простак» – это человек, следующий набору правил. Это вряд ли те же самые правила, которые объясняли им отцы или учителя, но это вполне связный набор поведенческих шаблонов, распространенный среди группы богатых молодых людей, которые считали себя непокорными, храбрыми и не ограниченными социальными нормами.