Кроме того, многие считали, что женщина должна держать язык за зубами. Молчаливость и скромность считались женскими добродетелями, а если женщине все же доводилось говорить, то от нее ждали тихого голоса и мягких слов; тем не менее были и люди, которые восхищались женщинами, умевшими одержать верх в уличных перебранках. Длинные и колоритные пассажи в многочисленных судебных протоколах говорят нам о том, как гордились люди, выбрав удачную, язвительную фразу. В общем, можно сделать примерно такой вывод: жертва, получившая в свой адрес фразу вроде «вшивый гнойный дырявый подлец», безусловно, расстраивалась, но вот зеваки получали от этого большое удовольствие. Возможно, были в ту пору и люди, которые наслаждались словесным фехтованием ради самого процесса – это отражают театральные постановки той эпохи, где словесные дуэли были весьма популярны.
Итак, всех людей скопом оскорбить довольно трудно; не менее трудно и делать это все время. Разные модели поведения считались то хорошими, то плохими, то снова хорошими, причем эти сдвиги восприятия были очень частыми. Практически любой мужчина в 1590 году очень разозлится, если назвать его подлецом, но вот пятьюдесятью годами позже или раньше оскорбить этим словом можно было сравнительно немногих. Мы видели и другие слова и фразы, оскорбительность которых «плавала» похожим образом – от «ведьмы» до «пуританина». Собственно, словами здесь дело не ограничивалось. Если вы ходили, постукивая щитом, в 1570 году, то, несмотря на неодобрение гражданских властей, привлекали множество восхищенных взглядов в районе Вест-Смитфилда, особенно от молодых женщин, которые считали вас отважным и мужественным; но вот если попробовать то же самое в 1620-м, то девушки расхохочутся вам в лицо, потому что вы старомодны, грубы и принадлежите к низшему классу. Точно так же и «хромающая» священническая походка много лет считалась совершенно респектабельной и допустимой. Но в двадцатых – пятидесятых годах XVII века мода на подобные манеры среди шумных, самопровозглашенных «набожных» людей превратила ее в источник раздражения практически для всех остальных.
Было и поведение, которое считалось оскорбительным лишь в определенном контексте. Носить одежду противоположного пола на сцене или местных празднествах считалось нормальным и респектабельным (против выступали лишь самые упертые консерваторы), если это были мужчины и мальчики в женской одежде; но вспомните, какое возмущение вызвал юноша, переодевшийся женщиной, чтобы попасть в родильную комнату, и что говорили о женщинах, которые носили «мужские» шляпы на улицах. В танцах-моррис один из мужчин часто переодевался «девой», но если бы этот мужчина стал расхаживать в том же костюме по улице, его бы встретили враждебно, а то и вовсе потащили в суд. Именно переодеванию в неподобающих местах посвящено большинство дошедших до нас судебных дел о трансвестизме. Тайное проникновение на собрание в родильную комнату, видимо, замышлялось как невинная шутка, но оно вызвало возмущение из-за посягательства на искренне соблюдаемую традицию. Если бы молодой парень переоделся женщиной и пришел на какой-нибудь девичник в местной пивной, властям, скорее всего, не пришлось бы вмешиваться; парня бы, конечно, пожурили, но это вряд ли кого-либо шокировало до такой же степени.
Кроме того, именно по контексту оценивалась оскорбительность наготы и телесных функций (и потере контроля над ними). Плевки, пуканье, мочеиспускание и менструации были естественными, неизбежными физическими процессами, с которыми нужно было справляться, соблюдая максимальную чистоту и, желательно, в приватной обстановке. Чем публичнее было ваше действие, тем больше оскорблялись окружающие, но это не единственный критерий. Формальные ситуации вызывали больше отвращения, чем неформальные: плевки, например, были куда менее простительны за обеденным столом, чем в других ситуациях. Играло свою роль и местоположение. Против плевков на улице никто не возражал, но вот если вы плевались, когда шли по длинной галерее какого-нибудь фешенебельного дома, то хозяина это весьма раздражало – если, конечно, вы плевали не в платок. Наконец, нужно было учитывать социальный статус. Подчиненные должны были тщательнейшим образом контролировать свои телесные функции в присутствии хозяев или начальников, но вот в окружении равных себе или нижестоящих можно было вести себя куда свободнее.