Это, конечно, до смешного преувеличенная ситуация. Никто на самом деле не станет два дня кричать из-за кражи тряпки, сушившейся на изгороди. Но если отбросить комические преувеличения, то периодических вспышек гнева вне дома было вполне достаточно, чтобы женщину наградили титулом «брюзги».
Большинство судебных обвинений в брани и брюзжании заканчивались штрафами – обычно довольно небольшими, в пределах одного-двух шиллингов, но за рецидив можно было попасть и на позорный стул («ducking/cucking stool») или, в Шотландии и на севере Англии, в маску позора («scold’s bridle»). Некоторые поселения были куда более склонны к применению такого наказания, чем другие. В приходе Хенли-в-Ардене, где росла мать Шекспира, например, был вполне работающий позорный стул, который несколько раз применялся в 1620–30-х годах. Но такой стул держали не во всех приходах. Несколько случаев, когда женщину приговаривали к погружению в воду, превратились в фарс: либо приходилось спешно собирать самодельное приспособление, либо выяснялось, что позорный стул, простоявший без дела лет тридцать-сорок, насквозь прогнил и непригоден к использованию. Из-за странности наказания оно приобрело немалую популярность в общественном сознании – несмотря даже на то, что на самом деле его использовали очень редко. Впрочем, несдержанным на язык женщинам все равно лучше было избегать, например, Хенли-в-Ардене, Гиллингема в графстве Дорсет или города Ноттингема.
Подытоживая, можно сказать, что для того, чтобы публичное оскорбление стало по-настоящему эффективным, вы должны хорошо знать привычки и местную репутацию своей жертвы (и конечно же ее пол). Самое сильное оскорбление – такое, которое выглядит достаточно правдоподобным, чтобы к нему отнеслись серьезно и чтобы от него было достаточно больно. Лучшей стратегией будет нанести два-три максимально болезненных словесных укола – иначе вполне можно получить ответное обвинение в «брюзжании». Лучше всего браниться на самых бедных, которые уж точно не потащат вас в суд из-за отсутствия средств. В этом случае не нужно тратить часы, придумывая что-нибудь многоэтажное, цветастое и остроумное. Достаточно простой формулы: одно главное слово, например «jade» или «wastrel», дополненное несколькими прилагательными. Одна длинная ругательная фраза работала лучше всего: ее не только легко запомнить и приятно выкрикивать вслух – она еще и предельно понятна для окружающих слушателей.
Вам, наверное, будет приятно узнать, что в популярной культуре (если удалиться от формальных изречений проповедников и философов) иногда проскальзывает уважение к любителям красиво выругаться – даже к женщинам. В 1630 году издали «Приятную новую балладу о том, как дьявола, несмотря на всю хитрость, обманула брюзга»; в ней рассказывается о муже, который решил отдать свою острую на язык женушку дьяволу, но та оказалась крепким орешком:
И жена вернулась из ада, торжествующая и неудержимая, чтобы и дальше досаждать мужу.
Региональные акценты неизменно вызывали у лондонцев здоровый смех – и драматург Ричард Бром активно использовал это в своих пьесах, записывая диалоги фонетически: благодаря этому шутки оставались смешными и в печатной версии, а не только на сцене. «All that e’er he had o’me, was but a kiss. But I mun tell yee; I wished it a thoosande, thoosande till him» («Все, шо он с миня получил – пацылуй. Но вот шо я те скажу: я-то хотела с ниво их цельную тыщу»), – говорит главная героиня пьесы «Девушка с Севера», а потом добавляет: «And what did he then do, trow you, but tuke ne thus by th’haund, and thus he kust me» («И шо ж он тады сделал? Не павериш, взял миня за руку и пацылавал»). О, как смешно! Для комического эффекта подходил любой региональный акцент – главное, чтобы он звучал странно для жителей города. Даже речь Финсберийской сотни в Миддлсексе, которая граничила с лондонским Сити на севере и востоке и включала в себя такие районы, как Айлингтон и Клеркенвелл, пародировалась Беном Джонсоном в «Сказке о бочке».
Лондон изобиловал самыми разными региональными акцентами – люди постоянно приезжали в столицу и уезжали из нее
Чаще всего, впрочем, от насмешек страдали жители Уэст-Кантри: