Искусство провокации

Когда очень долго человек чувствует себя победителем, это становиться ощущением банальным и обыденным и хочется каких-то перемен в своей жизни. Говорят, что жизнь можно улучшать до бесконечности — думаю, что это не так. Квартира, еще лучше квартира, дом, потом коттедж, потом вилла, еще больше вилла — что дальше? Дом на Капитолийском холме? Эйфелеву башню? Кремль? И человек уткнулся в стенку — это финал собственного благополучия. Тогда некоторые начинают заниматься благотворительностью. У людей это называется: вспомнить о Боге. Ха! Люди делятся деньгами вовсе не потому, что они вспомнили о Боге и не потому, что их заела совесть: сколько несчастных вокруг. Да плевать они хотели на несчастных. Их никто не любит. На самом же деле все очень просто: люди привыкли тратить деньги, привыкли все покупать. А когда настало время, что покупать нечего, потому что все есть, люди начинают тратить деньги на нищих. Они не покупают себе память в веках: никто о них не будет помнить. Ни один, поднявшийся за счет пожертвований, человек никогда не станет вспоминать, кто ему помог, потому что это стыдно — никто не хочет вспоминать, что не сам встал с колен! Просто люди привыкли тратить и занимаются благотворительностью из собственной привычки ежедневно тратить деньги. На одном приеме я сам слышал разговор двух уважаемых господ, которые мерялись величиной суммы взносов в благотворительные фонды, как если бы речь шла о яхтах: у кого яхта дороже. Им нравится выкинуть значительную сумму и при этом не пострадать финансово.

Но когда все хорошо — людям становится плохо, потому что скучно. Наиболее приличные уезжают в деревню и там проводят свои дни в покое и блаженстве: перестают ездить на шикарных авто (в деревне это просто не удобно), отпускают на волю девок, оплатив потерю их невинности (если она и была) сполна, и выращивают капусту. Но таких мало — большая часть сходит с ума от наркотиков и алкоголя, изводя свою физиологию до истощения всякими новомодными препаратами в целях поднятия женских тяжестей в виде грудей и задниц. Они не доживают до старости — они ее и не хотят, а ведь только в старости покой! Когда тебя уже не волнуют ни политика, ни курсы валют, ни бляди с подиума, ни костюмы от модных портных. Тебя волнует восход (как он красив!) и заход, который всегда может стать последним и поэтому кажется самым прекрасным в жизни. И я хочу такой старости, когда все оставят меня в покое, когда дети вырастут и уйдут в свои дома, которые я постараюсь им помочь купить, если только у меня будут дети. Когда девки перестанут меня волновать и мне не захочется больше платить за их сомнительные услуги, шмотки, обеды, духи и косметику, которой становится все больше на их потасканных лицах. Когда я перестану все время чего-то хотеть и начну обладать тем, что есть вокруг меня: воздухом, водой, солнцем, дождем и травой. Когда правительства и шпионы станут только буковками на газете, которой я буду подтирать свое дерьмо — я стану самым счастливым человеком. Но до этого надо постараться дожить.

...Прибывающие бывшие господа фашисты уже не хотят быть господами. Они хотят быть жертвами и это затягивает! Жертва и жертвенность для них стали синонимами. Они хотят чувствовать себя жертвами на алтаре истории, а в крови у них только помыслы о всеобщем счастье, постигшем человечестве после ухода недоразумения по имени Гитлер. Им кажется, что если они выжили, значит они оказались правы, когда бросили своего фюрера на растерзание и способствовали всеобщей победе над неудавшимся художником. Им нравиться, когда им напоминают о том, кем они были и кем они стали: благополучные, выжившие и сытые — они хотят, чтобы их мучили воспоминаниями. Это своего рода — мазохизм. Чувствуете, как смешно звучит: «Сеньор оберштурмфюрер!» А им не смешно — им приятно, когда (конечно, если не паскуда-журналист) кто-то вспоминает об их заслугах. Они цитируют наизусть Гете и Шиллера, книги которых сжигали на кострах. Они искренне верят в то, что кому-нибудь надо было бы очистить землю от евреев и высшей несправедливостью считают возникновение государства Израиль. Пусть проиграли, пусть побеждены, пусть в изгнании, но — Израиль?!