В предыдущем разделе мы подчеркнули ценность инстинктивного самовыражения. Но одного самовыражения недостаточно. Оно представляет собой начало и только первую половину проблемы нравственной жизни. Выражение инстинктов наполняет нравственность содержанием, но этому содержанию необходима еще и Содержание без структуры — все равно что река без берегов: вода растекается во всех направлениях и поглощается песком. Итак, мы переходим к рассмотрению другого аспекта любой морали — ее структуры: ограничивающего, направляющего и контролирующего фактора, который, подобно берегам реки, направляет инстинктивное выражение в нужное русло.
Очень важно знать, что самовыражение само по себе заканчивается самоуничтожением. Возьмем, к примеру, Ницше, одного из величайших в истории проповедников инстинктивного самовыражения: его «сверхчеловек», будучи «по ту сторону добра и зла», достиг самого пика своего триумфального выражения воли к власти. Ничто не могло помешать ему — ни общество, ни презренная «нравственность стада», ни малодушная христианская мораль. Но Ницше, сам пытавшийся таким образом прожить свою жизнь, явил собой образчик героической трагедии: он не ладил с другими людьми и был безнадежно одинок; большую часть своей жизни он страдал неврозами и умер психопатом. Или другая судьба — жизнь Руссо. Этот певец преимуществ саморазвития тоже не был способен наладить своих личных взаимоотношений; он кончил тем, что женился на официантке и отдал своих детей в приют.
Не то чтобы Руссо и Ницше были не правы. Они были правы только на половину. Они наполнили свою жизнь содержанием — и в этом у них можно многому научиться, — но без структуры. Психотерапевтический взгляд на нравственность, особенно в его фрейдистских аспектах, тоже придает значение инстинктивным побуждениям и недооценивает структуру нравственной жизни.
Каким образом мы должны искать эту необходимую структуру? Во-первых, нам необходимо обратиться к Человек, намеревающийся выражать свои импульсы через прихоти, вскоре вступит в противоречие с другими людьми. Тогда на болезненном опыте он научится направлять свое выражение в определенное русло, определенное условиями социального бытия. Альфред Адлер особенно хорошо понимал значение социальной структуры жизни. Поскольку каждый человек обязан другим своим рождением и воспитанием, едой и кровом, покровительством, любовью и дружбой, то между людьми образовывается обширная сеть взаимозависимости. Поэтому человек, как указывает Адлер, находится в неоплатном долгу перед обществом. Он ответствен перед своим окружением, и если он не научится сотрудничать, то просто погибнет. Человек не может переступить через «любовь и логику, которые связывают всех воедино», без ужасных последствий для своего личностного здоровья. «Все, что мы требуем от человека, — и это наивысшая для него похвала — быть хорошим сотрудником, товарищем для окружающих, верным супругом и любовником. Выражаясь проще, он должен проявить себя как “славный малый”»[66].
Итак, отсутствие эгоцентричности и кооперация — неотъемлемые части социального бытия. Это социологическое подтверждение христианской концепции братства, но, конечно же, оно не заходит так далеко, как христианское понимание любви. Социальная структура Адлера только частичный ответ на наш вопрос, и если мы остановимся на этом, то окажется, что нравственный канал являет собой лишь условности общества, которое требует «легкого приспособления». Нет, социальная структура должна рассматриваться как один из аспектов чего-то гораздо более глубинного и обширного.
Наш дальнейший и более основательный подход к нравственной структуре опирается на Это «врожденная нравственность», моральные паттерны, которые мы наследуем, рождаясь людьми. Мы можем считать их общечеловеческими психическими кладовыми морали, состоящими из различных нравственных паттернов, передающихся из века в век в коллективном бессознательном человечества. Это внутренний подход к нравственности, означающий возможность заглянуть глубоко внутрь себя и обнаружить слабые очертания нравственной структуры. Конкретные формы нравственности всегда зависят от той культуры, в которой они развиваются, но эти архетипы достигают пласта, лежащего под различными культурами человечества, и, следовательно, претендуют на универсальность. Это объясняет возникновение сходных нравственных идей в разных частях света у рас и народов, не контактирующих друг с другом. Возьмем, к примеру, запрет на кровосмешение, признанный почти у всех первобытных племен и нашедший классическое выражение в мифе о царе Эдипе. Или зачатки уважительного отношения к человеческой жизни, вылившиеся в запрет на убийство себе подобных в пределах группы. Или требование правосудия — урегулирование человеческих отношений, которое возникает в любой культуре. Таковы выражения нравственных архетипов, которые помогают формировать структуру нравственности человека.