Искусство путешествовать

Если попытаться раскрутить ту цепочку вопросов, которая привела к тому, что на гребне гряды, ведущей к вершине вулкана Чимборасо, Гумбольдта больше всего волновали редкие, случайно залетевшие на такую высоту мухи, то выяснится, что эта цепочка уходит далеко в прошлое — в глубокое детство ученого. Еще в шесть лет Александр Гумбольдт вдруг задался вопросом: «Почему в окружающем мире все так по-разному устроено?» Подобные мысли стали приходить будущему ученому в голову после того, как он, житель Берлина, съездил к родственникам на юг Германии. Окружающие с пониманием отнеслись к проблемам, над которыми ломал голову смышленый мальчик, и, услышав в очередной раз вопрос вроде: «А почему деревья, которых так много в Баварии, не растут в Берлине, и наоборот?», не ограничились краткими объяснениями, а снабдили Александра целой библиотекой книг о природе и микроскопом, а также наняли ему учителей и гувернеров, разбиравшихся в ботанике. В семье его называли не иначе, как «нашим маленьким химиком», а в гостиной по распоряжению матери мальчика были повешены выполненные им учебные рисунки различных растений. К моменту отплытия к берегам Южной Америки у Александра Гумбольдта уже сложилось собственное научное мировоззрение, и он был готов к тому, чтобы сформулировать в своих работах те законы, согласно которым климат и географическое положение формируют флору и фауну тех или иных территорий. Любопытство, проявившееся в семилетнем мальчике, не угасло во вполне сформировавшемся ученом, лишь вопросы, занимавшие его взрослого, были лучше систематизированы и касались весьма частных аспектов ботаники как научной дисциплины. Его, например, интересовало, «влияет ли на рост папоротников их расположение на северных склонах складок местности», или же «на какой предельной высоте выживет росток пальмы».

География тропических растений из физического описания региона Анд и близлежащих территорий, 1799–1803 гг.

Разбив базовый лагерь у подножия Чимборасо, Гумбольдт вымыл ноги, позволил себе краткую сиесту и практически сразу же начал писать «Essai sur la geographie des plants»[7] — статью, в которой он подробно рассмотрел распространение тех или иных форм растительного покрова в зависимости от высоты местности над уровнем моря и преобладающих температур. Он утверждал, что существуют шесть высотных зон. От уровня моря до высоты примерно 3000 футов отмечается произрастание пальм и бананов. До высоты 4900 футов преобладают различные папоротники, а выше, вплоть до 9200 футов — дубы. Затем идет зона, в которой наблюдаются условия, наиболее благоприятные для произрастания вечнозеленых кустарников (Wintera, Escalloniceae), граничащая в верхней части с зоной альпийских лугов, разделенной Гумбольдтом на два пояса: между 10 150 футами и 12 600 футами преобладает альпийское разнотравье, а от 12 600 футов и выше, до 14 200 футов, оно уступает место дерну и лишайникам. Гумбольдт увлеченно сообщает будущим читателям, что выше 16 600 футов над уровнем моря мухи практически не встречаются.

9

Энтузиазм Гумбольдта относительно высокогорных мух лишь подтверждает, что главное для путешественника и исследователя — это правильно поставить вопрос, обращенный к окружающей реальности, к миру в целом. Правильно сформулированное в вопросе отношение к тем или иным явлениям как раз и определяет разницу между раздражением, которое вроде бы должны вызывать надоедливые насекомые, и внезапно охватывающим человека непреодолимым желанием спуститься с горы и немедленно начать писать «Essai sur la geographie des plants».[8]

К величайшему сожалению для обычного путешественника, большая часть из того, что встречается ему на пути, не помечена этикеткой с указанием правильного вопроса, который следует задать для того, чтобы именно этот объект или явление вызвали у путника тот интерес, которого они в полной мере заслуживают. Если же подобная этикетка или вывеска присутствуют, то тем хуже: скорее всего, они наведут приезжего на ложный след, а то и вовсе оттолкнут от интересного места или памятника истории. Так получилось и со мной: ни одна из множества этикеток, которые должны были привлечь мое внимание к мадридской церкви Сан-Франсиско-Эль-Гранде, стоящей в торце загруженного транспортом проспекта Каррера де Сан-Франсиско, не добилась результата и не смогла заинтересовать меня этим сооружением.