Искусство путешествовать

На станции было малолюдно. Впрочем, учитывая, что многие местные объявления и указатели дублировались по-японски, возникало предположение, что такие тишина и покой царят здесь не всегда. Арендованную еще из Лондона машину мы нашли в дальнем углу стоянки под уличным фонарем. Судя по всему, маленькие машинки — а именно такую мы себе заказывали — разобрали другие клиенты, и прокатная компания сделала широкий жест, предоставив в наше распоряжение большущий семейный седан бордового цвета, из безупречно чистого салона которого еще не выветрился пьянящий аромат нового автомобиля. На всякий случай сотрудники фирмы, похоже, прошлись по серым мягким коврикам пылесосом — я заметил на густом ворсе характерные примятые полосы.

2

Причины, непосредственно побудившие нас отправиться в путешествие, носили сугубо личный характер. В то же время они, несомненно, были связаны и с давней традицией загородных поездок, зародившейся еще во второй половине восемнадцатого века, когда жители крупных городов начали в массовом порядке выбираться на природу с целью поправить физическое здоровье и — что, разумеется, гораздо важнее — попытаться восстановить внутреннюю гармонию, обрести утраченное душевное равновесие. В 1700 году лишь семнадцать процентов населения Англии и Уэльса жило в городах, к 1850 году горожан стало уже пятьдесят процентов, а к 1900-му — семьдесят пять.

Мы поехали в Троутбек — деревню, расположенную в нескольких милях выше озера Виндермер. Там мы забронировали номер в небольшой гостинице, скорее на постоялом дворе, многозначительно называвшемся «Простой смертный». Две узкие кровати, накрытые старыми, в пятнах, покрывалами, были сдвинуты вместе. Хозяин показал нам ванную и предупредил о высоких тарифах на телефонные звонки из гостиницы — роскошь, которую, по его мнению, мы явно не могли себе позволить (такой вывод он, видимо, сделал исходя из того, как мы были одеты и как скромно и неуверенно вели себя в гостиной при регистрации). Уже уходя, он оптимистично пообещал, что в ближайшие три дня погода будет просто отличной, и пожелал хорошо отдохнуть в Озерном краю.

Мы включили телевизор, чтобы по привычке посмотреть лондонские новости, но буквально через минуту выключили «ящик» и открыли окно. Где-то в ночи ухала сова, и мы оба попытались представить себе, каково ей там, в лесу, в непроглядной темноте, где, кроме ее собственных криков, не слышно ни звука.

В какой-то мере я решил выбраться в эти места еще и из-за одного поэта. В тот вечер в гостиничном номере я решил почитать очередную часть «Прелюдии» Вордсворта. Издание в мягкой обложке украшал портрет кисти Бенджамена Хайдона. Художник изобразил поэта уже в годах — этаким суровым старцем. М. обозвала Вордсворта старой жабой и удалилась в ванную. Впрочем, позднее, стоя у окна и накладывая на лицо увлажняющий крем, она вдруг прочитала наизусть несколько строчек из стихотворения, название которого она не помнила, но которое когда-то произвело на нее более сильное впечатление, чем все читанное ранее:

Что толку: твой кремнистый путь блестит,
а я ослеп. Прости, мой друг, прости.
Кому сияешь, кто твоим сияньем
окутан как роскошным одеяньем?
Под шепот трав и стон цветов,
покрытых спящими шмелями,
я бесконечно вспоминать готов
о том, что было между нами.
Но горевать ли о приходе тьмы?
Или должны возрадоваться мы?[9]

Мы забрались в кровать, и я попытался еще немного почитать. Сосредоточиться на стихах оказалось нелегко, особенно после того, как я обнаружил на дощатой спинке кровати длинный золотистый волос, явно не принадлежавший ни мне, ни М. Сколько же постояльцев, подумал я, побывало здесь, в «Простом смертном» до нас, и вот один, а скорее всего, одна из них, быть может, находящаяся сейчас где-то на другом континенте, оставил нам знак о своем пребывании в Озерном краю, оставил частицу себя, даже не догадываясь об этом. Мы с М. погрузились в беспокойный сон под уханье совы.

3

Уильям Вордсворт родился в 1770 году в Кокермауте, маленьком городке на севере Озерного края. По его собственным словам, он «провел половину детства, бродя без присмотра по окрестным холмам». За исключением сравнительно коротких периодов жизни, проведенных в Лондоне, Кембридже и в поездках по Европе, Вордсворт оставался верен родным местам: сначала он жил в скромном двухэтажном домике — Доув-Коттедже, или Голубятне — в деревне Грейсмер, а затем, когда известность помогла ему поправить материальное положение, перебрался в более основательное и просторное жилище — особняк в соседнем поселке Райдел.