Искусство русской беседы

Настасья Филипповна (фамильярно). А хочешь, я сейчас… при-ка-жу, слышишь ли? … и он тотчас же бросит тебя и останется при мне навсегда… Хочешь, хочешь? Хочешь, я прогоню Рогожина? Ты думала, что я уж и повенчалась с Рогожиным для твоего удовольствия? (переводит пристальный взгляд на князя Мышкина) … да не ты ли же, князь, меня сам уверял, что пойдешь за мною, что бы ни случилось со мной, и никогда не покинешь; что ты меня любишь, и все мне прощаешь, и меня у… ува… Да, ты и это говорил! И я, чтобы только тебя развязать, от тебя убежала, а теперь не хочу! За что она со мной как с беспутной поступила? Беспутная ли я, спроси у Рогожина, он тебе скажет! Теперь, когда она опозорила меня, да еще в твоих же глазах, и ты от меня отвернешься, а ее под ручку с собой уведешь? Да будь же ты проклят после того за то, что я в тебя одного поверила. (кричит) Уйди, Рогожин, тебя не нужно! (снова смотрит на Аглаю) Если он сейчас не пойдет ко мне, не возьмет меня и не бросит тебя, то бери же его себе, уступаю, мне его не надо.

Князь поочередно смотрит то на Аглаю, то на Настасью Филипповну с тревогой.

Мышкин. Разве это возможно! Ведь она… такая несчастная!

Она, увидев, что он находится во власти Настасьи Филипповны, поспешно уходит от туда проч.

Аглая (вспешке убегая в дверь). Ах, боже мой!

Гаснет свет над столом и загорается над диванчиком, который стоит поодаль от стола. Диванчик, свеча на стене. На диванчике лежит князь Мышкин. Он – в полной прострации. Ему вспоминаются моменты общения с Аглаей и ее отцом.

Князь стал вспоминать подробности знакомства с Аглаей, её странные отношения к Ганей, свои эмоционально насыщенные диалоги с ней, намеки её отца.

Эпизод первый. Воспоминание о знакомстве с семейством Епанчиных.

Стол. За столом на стульях сидят князь – слева от стола – и Лизавета Прокофьевна – справа, у стола за ним со стороны матери стоят сестры и Аглая.

Лизавета Прокофьевна. Не труните, милые, еще он, может быть, похитрее всех вас трех вместе. Увидите. Но только что ж вы, князь, про Аглаю ничего не сказали? Аглая ждет, и я жду.

Мышкин. Я ничего не могу сейчас сказать; я скажу потом.

Лизавета Прокофьевна. Почему? Кажется, заметна?

Мышкин. О да, заметна; вы чрезвычайная красавица, Аглая Ивановна. Вы так хороши, что на вас боишься смотреть.

Лизавета Прокофьевна. И только? А свойства?

Мышкин. Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота – загадка.

Аделаида. Это значит, что вы Аглае загадали загадку, разгадай-ка, Аглая. А хороша она, князь, хороша?

Мышкин. Чрезвычайно! (через паузу) почти как Настасья Филипповна, хотя лицо совсем другое!..

Все переглянулись в удивлении.

Лизавета Прокофьевна. Как кто-о-о? Как Настасья Филипповна? Где вы видели Настасью Филипповну? Какая Настасья Филипповна?

Эпизод второй. Воспоминание первого разговора князя Мышкина и Аглаи.

Тот же стол. Князь и Аглая стоят у стола.

Аглая (подает записку). Прочтите это.

Князь взял записку и с недоумением посмотрел на Аглаю.

Аглая. Ведь я знаю же, что вы ее не читали и не можете быть поверенным этого человека. (приказным тоном) Читайте, я хочу, чтобы вы прочли.

Голос Гани. Сегодня решится моя судьба, вы знаете каким образом. Сегодня я должен буду дать свое слово безвозвратно. Я не имею никаких прав на ваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили одно слово, одно только слово, и это слово озарило всю черную ночь моей жизни и стало для меня маяком. Скажите теперь еще одно такое же слово – и спасете меня от погибели! Скажите мне только: разорви всё, и я всё порву сегодня же. О, что вам стоит сказать это! В этом слове я испрашиваю только признак вашего участия и сожаления ко мне, – и только, только! И ничего больше, ничего! Я не смею задумать какую-нибудь надежду, потому что я недостоин ее. Но после вашего слова я приму вновь мою бедность, я с радостью стану переносить отчаянное положение мое. Я встречу борьбу, я рад буду ей, я воскресну в ней с новыми силами!

Пришлите же мне это слово сострадания (только одного сострадания, клянусь вам)! Не рассердитесь на дерзость отчаянного, на утопающего, за то, что он осмелился сделать последнее усилие, чтобы спасти себя от погибели.

Г. И.