Искусство терять

К полудню повсюду в доме расположились мужчины, сидят на диванчиках, на подушках, на коврах, их не счесть: здесь вся родня Али, вся родня Йемы, жители деревни, даже члены Ассоциации поднялись из долины – тяжелый путь и лишняя честь для Али. Все вместе приступают к ассексу, традиционной трапезе. Блюда с мясом и кускусом огромны, нести их могут только несколько человек, и они кажутся бездонными, как ни стараются над ними руки и челюсти.

Эта картина, если ее описать, кажется вышедшей из «Одиссеи». Она напоминает песнь, в которой спутники Улисса, пока их капитан спит, режут священное стадо Гелиоса:

Бедра они все отсекли, а кости, обвитые дважды
Жиром, кровавыми свежего мяса кусками обклали.
Но, не имея вина, возлиянье они совершили
Просто водою и бросили в жертвенный пламень
                                                                               утробу,
Бедра сожгли, остальное же, сладкой утробы отведав,
Все изрубили на части и стали на вертелах жарить 

[21].

Однако посреди этой сцены ликования, когда перестают жевать лишь затем, чтобы расхохотаться во все горло, радость Али омрачает глухая тревога, она стоит у него поперек горла и не дает пище пройти в желудок: нет Амрушей. Они не пришли разделить трапезу. Вражда между двумя семьями существует, она всем известна, однако в таких случаях, как сегодня, деревня забывает раскол и становится единым целым. Такие праздники показывают, что соперничество – не кровоточащая рана, а просто условная линия между кланами.

Амрушей нет. Али невольно думает, что виной тому приход в деревню людей из ФНО. С тех пор как член их семьи был назначен сборщиком налога, Амруши решили, что принадлежат теперь к новому лагерю, им нечего жить по заповедям деревни. У них иные повеления, извне. Они приняли логику войны.

Покупательнице, заметившей статью, на которой открыт «Пари-Матч», Мишель тихо говорит, улыбаясь:

– Знавала я мужчин, которые наносят молниеносный удар. Скажу вам прямо, хвалиться нечем.

– Подумать только, – отвечает покупательница в том же тоне, – сколько мужчин падают с неба, и до сих пор ни одному не пришла благая мысль приземлиться в моем саду.

Мясо сменяют сладости, и губы, блестящие от жира, покрываются сахарной глазурью, медом, золотистыми хрустящими крошками.

Ритуал разработан как театральная пьеса, опера, и есть, конечно, люки с двойным дном, из которых может появиться deus ex machina [22]. Как только исчезает с блюда последний пирожок, с улицы раздаются крики, возвещающие о приходе хаджема, обрезателя. Это сигнал для Мессауда, брата Йемы: он должен пойти за мальчиком и увести его от группы женщин. Он встает – с той легкостью, какую может позволить себе после пиршества: отяжелел живот и затекли ноги.

Увидев его, Йема крепче прижимает Хамида к груди. Она уже не знает, играет ли отведенную ей в церемонии роль или вправду не хочет отпускать от себя сына. Хамид, мало что понимая, испуганный стонами матери, тоже начинает плакать. Куда девалась уверенность принца и короля. Забыты слова, которые вчера повторял ему отец. Забыта отвага, забыта благопристойность, забыта сила. Мессауд хватает мальчика под мышки. Йема удерживает его за ногу, прикалывает к рубахе серебряную брошь-амулет, целует его. Каждым своим движением она следует ритуалу, хотя больше всего ей хочется, чтобы все прекратилось, и она поет, вернее, рыдает нараспев:

Делай свое дело, хаджем,
Да направит Аллах твои руки,
Не порань моего сыночка,
Иначе я рассержусь,
Делай свое дело…

Мессауд крепко держит племянника, и Йема отпускает его. Женщины вокруг нее подхватывают хором:

Делай свое дело, хаджем,
Не то нож остынет.

Хаджем – старый горец, чья дата рождения теряется в глубине времен. Он привык к плачу детей и к слезам их матерей. В углу комнаты он спокойно развязывает узелок, в котором лежат его инструменты: дощечка с дыркой, нож, веревочка с деревянными шариками на концах, семена можжевельника. Али выходит из комнаты. Когда нож будет резать плоть, ни один из родителей не должен присутствовать. Мальчик должен один, по крайней мере, без их помощи справиться с первой в жизни мужчины болью. Хамид в руках у своих дядьев: Мессауд, брат матери, отдает его Хамзе, брату отца, и тот сажает его на колени. Хаджем раздвигает ноги мальчика и ставит на пол блюдо, наполненное землей, для крови и крайней плоти.