Искусство умирать

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… – мелодично пропел педагог, – она всего равно звучит у меня в ушах.

– И ты ничего не можешь с этим сделать?

– А зачем? – меня все равно скоро убьют.

Педагог был совершенно спокоен.

– Но ты должен сосредоточиться на предварительных пытках. Это твой гражданский долг!

– Но зачем? – лучше я послушаю музыку.

И он снова запел.

Вечером этого же дня, когда педагог уже был казнен, (а вечер был мутным и горизонты города были будто присыпаны пеплом, даже педагог заметил это, падая в пасть Мясорубки и думая, за какие заслуги эту штуку называют с заглавной буквы) Швассман признался пришелице, что генетический эксперимент придется отложить.

– Почему? – якобы удивилась пришелица.

Она не слишком старалась скрывать свое неудивление.

– Потому что человек, который считался достойным, оказался недостойным.

– Этот человек – вы?

– Да, – ответил Швассман, – но как вы догадались?

– Вы все время к чему-то прислушиваетесь. А вчера ночью вы даже заснули. Вы действительно недостойны моих генов.

Швассман сел на кровать и заплакал, первый и последний раз в жизни – он не плакал даже при собственном рождении.

– Уберите эту слякоть и иследуйте! – приказала номер две тысячи триста пятнадцатая.

Она была слишком умна, чтобы ошибиться. Процедура по замене Швассмана была продумана ею с безупречной логической прозрачностью. Два генетических гения – это слишком много, а один – в самый раз. Жаль, что его не успеют казнить на сегодняшней Мясорубке. Придется ждать следующего понедельника.

Вошли два плечистых санитара, заломили руки Швассмана за спину и выволокли его из комнаты. Теперь, когда в его идеальном геноме проявилась доселе скрытая ошибка, он уже не представлял ни малейшей ценности для человечества. Оставалось только исследовать его мозг и выбросить оставшееся на помойку.

– Я согласен принять свою участь, – кротко сказал Швассман.

– Молчать! – рявкнул лекарь и ударил Швассмана в пах. Бывший генерал упал.

Он смутно ощущал, что его бьют, продолжают бить по всем местам, кроме головы (мозг еще нужен для генетического анализа), и где-то в самых глубинах его существа продолжала играть все та же музыка – музыка, написанная несколько столетий назад; музыка, которую написал давно мертвый человек; музыка, которой заразил его человек, умерший недавно. А ведь музыка – это информационный вирус, подумал Швассман за несколько секунд до того, как его сознание погасло. Но даже после того, как сознание погасло, музыка продолжала играть, она была той, же, но торжествующей, победной, непобедимой. Музыка лилась как тонкая струйка воды, иногда вибрировала, иногда дрожала или колебалась, иногда прерывалалась, иногда повторяла самое себя и самое себя поддерживала совершенно неожиданным и почти невообразимым кружением.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ?

76

Орвелл бежал сквозь невысокий лес. Он опередил преследователей минут на десять, как минимум. Десять минут – это километра три, примерно. Если, конечно, не увяжется кузнечик. Но самое большее, на что способна эта тварь – задержать его на несколько драгоценных минут. Орвелл уже двадцать два года летал в боевые и разведовательные экспедиции и владел боевыми приемами лучше всех, если не считать Коре. Правда, Коре теперь нет. Орвелл знал и такие приемы, против которых были бессильны даже люди вроде громадного Анжела (после названий этих приемов обычно ставилось три восклицательных знака). Но существовала и высшая, почти невероятная степень человеческого боевого матерства – приемы с четырьмя знаками. Они были недоступны только тем людям, которые специально рождались для участия в рукопашных схватках. Это была особая порода людей, обычно тупых, бесстрашных, невообразимо быстрых, умеющих действовать только по приказу или для развлечения. Порода людей, рожденных киллерами – одного из таких Орвелл встретил на Земле незадолго до отлета.

А сейчас он бежал сквозь невысокий лес. Лес был желт и полупрозрачен.

Орвелл бежал по периметру холодного пятна, в зоне осени, в зоне, плотно сжатой срединой лета с одной стороны и совершенно арктической зимой – с другой.

Во-первых, прохлада помогает быстро двигаться; во-вторых, кузнечик не любит прохлады. Но кузнечик – это самый легкий вариант. В распоряжении преследователей оставался еще один Зонтик на ходу, несколько мелких подвижных механизмов и два биоробота: Б1 и Б2. Был также прибор, который находит человека по запаху, и от такого никуда не скроешься. Минуты идут, нужно думать быстрее.

Было раннее утро; он бежал в сторону гор и солнце, перечеркнутое тучей, еще не полностью оторвалось от вершины. Дорожка была усыпала желтыми широкими листьями, на листьях виднелся иней, слева инея было больше, а еще дальше влево лес становился совсем голым, а земля белела. Он немного запыхался, потому что бежал на подъем. Сейчас подьем станет круче, потом дорожка завернет, потом начнет спускаться. Где-то там, за перевалом, должен быть космодром, полный живых механизмов и невидимок. Там его тоже примут не слишком радушно.