Искусство воскрешения

Магалена Меркадо заботливо спросила, не желает ли он отужинать. Дон Анонимо с учтивостью, поразившей проповедника, отказался, премного благодарен, дорогая сударыня, но по пути домой он заскочил в профсоюз, и тамошние дамы угостили его лаптой в томатном соусе. Затем он снял шахтерские башмаки, аккуратно отставил и стал мять замозоленные ступни. Снял цветастый жилет, тщательно сложил и устроил из него подушку. Улегся прямо в штанах, не умывшись и не отряхнув пыль, и на сон грядущий позвонил в бронзовый колокол, стоявший рядом с тюфяком, вложив в звон всю серьезность и радость ребенка, у которого в жизни одна-единственная игрушка. Свернулся калачиком лицом к стене и моментально уснул.

— Всегда звонит, как проснется и как ляжет, — шепотом пояснила Магалена Меркадо.

И добавила, что очень обрадовалась появлению целого и невредимого дона Анонимо, которого не видала с самого утра. Наверняка сеньоры, ответственные за общий котел, накормили его и обедом, а оттуда он, не заворачивая домой, вновь отправился мести пампу.

— Он один в Вошке не блюдет стачку, — сочувственно-шутливо заметила она.

В ту ночь Христос из Эльки остался у Магалены Меркадо.

Он спал на кухне, растянувшись на длинной неструганной скамье. Хозяйка дома от всего сердца сожалела, но не могла уступить ему половину своей постели. Она ждала еще одного гостя. К ней придет тот единственный прихожанин, которому нельзя отказать и которого нельзя заставлять ждать. Он один попадает в дом не с переулка, а с улицы.

— В больших чинах человек, — понизила она голос, будто боялась, что кто-то подслушивает за цинковыми стенами. — И никогда не знаешь, пожелает он обслуживаться здесь или пришлет за мной, чтобы я обслужила его в его жилище.

Магалена Меркадо удалилась в спальню, а Христос из Эльки развернул скамью по линии север-юг, лег, подложил под голову пакет, скрестил руки на груди и стал вслух молиться: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, Святый Заступник, избави нас от всякой скверны. Слово Божие, Слово Извечное, Слово Спасительное, избави нас, Иисусе, от всякой боли. Если не дано мне любить — дай мне не ненавидеть, если не дано мне творить добро — дай мне не творить зла и лучезарной Твоею благодатью осени, Господи, наш путь. Вовеки да будет так. Аминь».

Услышав «аминь», она из спальни предложила ему подушку. Он отвечал, что в этом нет нужды, ему вполне удобно с бумажным пакетиком.

— Кроме того, сестра, — сказал он погромче, чтобы она хорошенько расслышала, — чистая совесть — лучшая подушка для блаженного отдохновения.

— А то как же, — отозвалась она.

«А усмиренный бес — лучшая колыбельная», — пробормотал себе под нос Христос из Эльки, приспособил свое естество к узости и жесткости скамьи и тут же захрапел.

Львиный его храп полностью заглушил посвистывающие звуки вроде крысиного писка, издаваемые во сне престарелым безумцем.

12

Дон Анонимо, Дурачок-с-Помелом, был одним из тех немногих, кто совершенно точно приехал в пампу в составе психбригады и входил в тройку самых знаменитых ее участников. Второй жил на прииске Анита и день-деньской пересчитывал воробьев на тамошней площади, загибая пальцы, а третий бродил по селению Пампа-Уньон с телефонным аппаратом, который раздобыл на одном заброшенном селитряном заводе, дребезжал звонком, крутил ручку и громко разговаривал с кем-то в трубке про куплю-продажу ценных бумаг и их стоимость в фунтах стерлингов, словно звонил прямиком на Лондонскую биржу.

Дон Анонимо выказывал безумие самого экстравагантного и безобидного свойства и потому вскоре обрел широкую известность. Все на прииске знали его имя, но почти никто не знал фамилии. Вместе имя и фамилия образовывали забавное противоречивое сочетание: Анонимо Баутиста, то есть Креститель.

Юродивый получил имя в результате трогательной и смешной истории, за правдивость которой, правда, нельзя было ручаться. Кое-кто утверждал, что собственными ушами слышал ее от дона Анонимо в редкую минуту просветления; другие считали, что байку выдумали забойщики во время очередной пьянки. Так или иначе, легенда гласила: отец дона Анонимо, неграмотный крестьянин, большой любитель народных куплетов, в день, когда у него родился первенец, проходил по площади, где во время некоего общественного празднования декламировали стихи. Стихи ему так понравились, что он дождался, пока чтец спустится со сцены, и спросил, чьи они.

— Анонима, — отвечал чтец.

«А красивое имя», — подумал дон Клориндо Баутиста. И, потирая руки, отправился домой с новым словом на устах.

Дон Анонимо брил голову на индейский манер и ни за что и никогда не снимал засаленный и старомодный цветастый жилет. Уши у него были треугольные, а нос крючковатый, как у великих шизофреников всех времен. Он считался официальным дурачком прииска, и большая часть обитателей Вошки его уважали и защищали.

Дон Сесилио Рохас, управляющий кинотеатра, за партией домино в Клубе служащих провозглашал, поигрывая спичкой в зубах:

— Селение без юродивого, друзья мои, — все равно что цирк без клоуна, захудалость одна.